— Не волнуйся, даже в случае условного приговора ты будешь лишен лицензии, — парировал Крамер. Я лишь усмехнулся.
— Чертов осел! — добавил Стеббинс. Но я и ему ответил усмешкой.
— Уведи его, — проскрежетал Крамер и вышел.
5
Когда человека берут с поличным на месте преступления, как взяли меня, отправить его сразу за решетку довольно трудно, — этому предшествует значительная бюрократическая возня. В случае со мной дело было еще сложнее, так что лишение свободы немного откладывалось. Сначала я долго беседовал с помощником прокурора. Он был вежлив, интеллигентен и даже угостил меня сандвичами. К концу нашей беседы, уже шел десятый час, он совершенно запутался и сидел как истукан в мундире, с прилизанными волосами и бородавкой на щеке. Когда он собирался уходить, я посоветовал ему обратиться к доктору Воллмеру, специалисту по сведению бородавок.
Потом с минуты на минуту я ожидал обещанного визита инспектора Крамера. Естественно, по целому ряду причин я чувствовал себя обиженным, прежде всего из-за того, что меня лишили возможности присутствовать при разговоре Крамера с Вольфом. Их беседы всегда были очень интересны, но эта могла превратиться просто в шедевр, особенно после того как Вольф узнает, что он не только обманут клиентом, но и лишен ассистента, без которого некому будет отвечать на письма.
Дверь наконец открылась, но это был не Крамер, а лейтенант Роуклифф. Вот кого бы я убил не раздумывая. Я мог бы посочувствовать самым отпетым и бесчеловечным убийцам, попадись они ему в лапы. Он сел напротив и произнес со слащавым удовлетворением:
— Ну вот, слава богу, мы и добрались до тебя. В этой манере он провел весь допрос. Я бы с радостью привел стенограмму двухчасового бдения с Роуклиффом, но боюсь, что это будет выглядеть нескромно с моей стороны. У него есть одна особенность — дойдя до определенной стадии раздражения, он начинает заикаться. А поскольку я чувствовал наступление этого состояния за несколько секунд, то начинал заикаться первым. Это дело очень тонкое и требует большой сосредоточенности, но в этот вечер мне на редкость везло. Не знаю, как ему удалось сдержаться и не прикончить меня, наверно только благодаря неуемному тщеславию: он жаждал стать капитаном и опасался Вольфа, который уже мог договориться с комиссаром, а может быть, даже и с мэром.
Крамер так и не появился, от этого я обиделся еще больше. Я знал, что ему удалось встретиться с Вольфом, так как около восьми часов они мне наконец разрешили позвонить, и я услышал холодный, как нос эскимоса, голос:
— Я знаю, где ты. У меня мистер Крамер. Я уже позвонил мистеру Паркеру, но сегодня вряд ли что-нибудь удастся сделать. Ты ел?
— Нет, сэр. Боюсь быть отравленным. Нахожусь на грани голодного обморока.
— Поешь. Мистер Крамер просто умственно отсталый. Попытаюсь внушить ему, что тебя надо выпустить. — И он повесил трубку.
В начале двенадцатого Роуклифф отбыл и меня перевели в камеру. Она ничем не отличалась от помещений подобного назначения, разве что в ней было довольно чисто и сильно пахло дезинфекцией, да и расположена она была удобно, так как ближайшая лампа в коридоре висела шагах в шести от нее и свет через решетку не бил в глаза. К тому же это была одиночка, что было очень приятно. Предоставленный наконец самому себе, без телефонов и прочих помех, я раз делся, аккуратно развесил на стуле свой новый полосатый костюм и, изготовив из рубашки нечто вроде пододеяльника, залез в кровать, чтобы обдумать все возможные неприятности. Но у моей нервной системы были совсем другие планы, и через двадцать секунд я заснул.
Утро началось очень активно: перекличка, путешествие в клозет, завтрак. После чего мне в полной мере было предоставлено насладиться уединением. Мои часы сломались. Я попробовал вести счет времени, наблюдая за секундной стрелкой, но это было малоэффективным. Как бы там ни было, я надеялся, что около полудня меня посетит Роуклифф. Однако этого не произошло, и я начал подозревать, что кто-то, как водится, потерял мои бумаги, а все, естественно, слишком заняты, чтобы остановиться и подумать, что я здесь делаю. Второй завтрак, который я не стану описывать, несколько нарушил однообразие моего существования, но, вернувшись в камеру, я снова оказался один на один со своими часами. По десятому разу я пытался разложить все, что произошло, но в голове была такая путаница, что мне не удавалось продвинуться дальше первого шага, не говоря уже обо всем остальном.
В начале второго дверь открылась, и коридорный, толстый низкорослый парень, у которого было только пол-уха с правой стороны, велел мне выйти. Я с радостью откликнулся на его предложение и, дойдя до лифта, спустился на первый этаж, в административный корпус. Навстречу мне двигалась тощая долговязая фигура с бледным лицом. Это был Генри Джордж Паркер — единственный адвокат, услугами которого пользовался Вольф. Он пожал мне руку и сообщил, что через минуту вытащит меня отсюда.