Маргарита Бурсевич
Не чужая
103 год Мира
О чем думает человек, совершивший подлость?
Ганибал знал это точно.
Пепелище у его ног почти остыло, только несколько головешек еще искрились при сильных порывах ветра. Наверное, глупо было стоять среди позорной площади и привлекать внимание, но глубоко в душе, где еще помнилось, что такое быть человеком, свербело и кололо. Совесть, еще живая, напоминала о себе и требовала загладить вину и вернуть неоплачиваемый долг жизни. К беде или к счастью, но было нечто, что он мог сделать для безвременно почившей женщины. Откупиться от мук совести невозможно, но приложить все усилия, чтобы в загробной жизни он мог замолвить за себя словечко, было в его силах.
Суд над чужачкой свершился по его вине. Несколько неосторожно брошенных слов — не со зла, а из любопытства. Предположение, которое так невовремя попало в цель. Человеческий страх и жестокость толпы сделали остальное. Его грех. И маленькая девочка, заботливо спрятанная матерью, — его шанс на искупление. Он знал о малышке, но промолчал на суде, не в силах совершить еще большую подлость, чем уже содеял. Без опеки её ждет мучительная смерть от голода и холода.
Теперь ему предстояло решить: рисковать, пригрев ребенка, или заключить еще одну сделку с совестью? Если кто пронюхает о сироте, их казнят обоих. Девочку — за то, что не человек; его — за укрывательство.
Вздрогнув от очередного порыва осеннего ветра, щедро разносившего первые снежинки, мужчина дернул себя за бороду и отправился в лес. Там, в дупле старого погибающего дуба, сжавшись в комочек, дрожала от холода шестилетняя девочка.
108 год Мира
Драка была злой и отчаянной. Не по-детски серьезные лица с красными полосами от чужих ногтей. Взлохмаченные волосы. Разбитые в кровь колени и локти.
— Бей ее, бей!!! — кричали чумазые мальчишки, окружив дерущихся.
Паренек, затеявший драку, подогреваемый гомоном толпы, с удовольствием веселил публику. Резкий рывок за растрепанную косу — и девочка с болезненным стоном падает в придорожную пыль.
— Так тебе, дикарка, — пропыхтел он, старательно пытаясь отцепить чужие пальцы от порванной рубахи.
Начиная потасовку, он не ожидал, что придется так напрячься. Но нелюдимая дочка приезжего кузница оказалась слишком упрямой и, похоже, совсем не собиралась реветь. Молчаливая одиночка в поношенных?
стала мишенью для насмешек. Дружбы ни с кем не водила, из кузни выбиралась только к колодцу да на местный рынок. «Задирает нос», — решил он для себя, за это и старался проучить. А что может быть лучшим уроком, чем публичное унижение? Вот только расправа незапланированно превратилась в полноценную драку.
Хоть и высокая, но болезненно худенькая девочка оказалось неожиданно стойкой. Измученная, покрытая ссадинами и синяками, она молча сопротивлялась, не пытаясь позвать на помощь. Лишь в очередной раз поднялась на ноги, не издав ни звука. Было ясно, что бить ее бесполезно, но мальчишке уж очень сильно хотелось выйти победителем.
— Оборванка помешенная, — ударил он словами. — От тебя, небось, даже мать отказалась.
Фразы, как ядовитые жала, были брошены наугад, но попали в цель. Девочка на секунду застыла, а потом как будто сжалась и уменьшилась в росте.
— Убогая, — продолжил он.
А в следующее мгновение оказался лежащим в пыли. Он мог поклясться, что не видел, как она двигалась. Но в один миг ее лицо очутилось совсем близко. Девчоночьи черты заострились, сделавшись пугающе хищными. Плечи, в которые вонзились ее ногти, прострелило острой болью. А бездонные черные глаза смотрели в упор. И не просто смотрели — затягивали в могильную темноту. На ярком и жарком солнце неожиданно стало холодно, звуки стихли, превратившись в давящий гул. Все цвета померкли до грязно-серого оттенка и с каждой секундой становились все более блеклыми.
Ганибал не сразу понял, что его беспокоит. Какая-то навязчивая мысль отвлекала от работы. Тяжелый молот все медленнее бил по раскаленному металлу, пока рука не остановилась вовсе. В кузне все было спокойно и на своих местах. Тишину нарушало лишь привычное потрескивание огня.
Деревня сменялась деревней, одна кузня — другой. Неизменным были лишь тяжелая работа, огонь в печи да Агата, сидящая в углу и натирающая костяные рукояти кованых ножей.
Что-то долго нет девчонки. Отнести заказ нужно было буквально на соседнюю улицу, занять столько времени это уж точно не могло. Ганибал бросил инструменты и поспешил к двери, гонимый плохими предчувствиями.
Успел он чудом. Смертельно бледный, словно усохший мальчишка уже почти не дышал, выпитый хищной сущностью Агаты. Сдернув девочку с поверженного противника, кузнец широкой ладонью закрыл ей глаза.