Сегодня он заехал просто по пути, все равно нужно было выбраться в супермаркет, да и делать больше нечего… А Лерки все нет. Не хотелось признаваться, но все-таки затянувшаяся история с игрушками заставляла нервничать. Так, что даже вполне обычное явление вроде выключенного телефона казалось тревожным.
Лера и раньше, когда-то давно, всегда исчезала без предупреждения, не оставляя даже записки, и возвращалась глубокой ночью, устало дергала ногой, пытаясь сбросить туфли, кратко объясняла: «Работа». Тогда это казалось вполне нормальным, он сам жил так же. Подворовывал ночами лес с деревообрабатывающего завода, чтобы не платить за материал, встречался с нужными людьми в непринужденной ресторанной обстановке и очень бы удивился, вздумай Лера волноваться и спрашивать о его местонахождении. Они старательно не воспринимали возможные угрозы всерьез, перед самими собой изображая небожителей. Казалось, что так скорее повезет. И ведь действительно везло!
Сначала он возил из ближнего зарубежья разную полезную мелочовку, которую неизбалованный советский народ охотно расхватывал. Было ясно, что совсем скоро и здесь всего будет хватать, делать деньги на пустом месте долго не получится и надо быстро, пока деньги есть, придумать более надежный способ заработка. Когда он объявил, что открывает мебельное производство, Лера смеялась. «Если на уроках труда тебя нечаянно научили сколачивать табуретку, это не повод думать, что кто-то готов вслед за тобой гордо назвать ее мебелью и покупать за деньги», — с нарочитой серьезностью увещевала она, весело сверкая глазами. Он увлеченно объяснял, что в любом деле главное — грамотная организация, и именно этим он собирается заняться. А работать на производстве всегда найдется кому. Сейчас вон вообще полстраны без работы! И он, между прочим, тоже прекрасно все может, зря она его недооценивает! Лера хохотала уже вслух от необъяснимого счастья и давала честное слово, что ни в чем не сомневается…
А ведь хорошо было, подумал вдруг Игнат. Нет, хорошо и сейчас, и даже лучше, чем они себе представляли, и он, в отличие от многих ностальгирующих знакомых, нисколько не тоскует по слипшимся макаронам и дешевой шоколадной плитке и не считает, что вкус клубники теряет свою прелесть, когда ее можно есть круглый год, а не две недели в июне… Но, пожалуй, если бы можно было на пару лет вернуться в то тревожное, нищее и полное надежд время, он бы без раздумий согласился… Только тогда они были просто, безусловно и без оговорок счастливы. Им было на что надеяться, но нечего было терять…
Потом все стало прибыльнее, проще и скучнее. У жизни появились условия, правила игры. Больше не надо было спешить, хитрить, хватать. Они заняли свои места и теперь только должны были им соответствовать — честно работать, держать марку, поддерживать нужные знакомства, посещать важные мероприятия…
Приятели Игната постепенно переженились и о событиях пятилетней давности вспоминали со словами: «А помнишь, в молодости…», подразумевая, что теперь-то они зрелые люди, все повидавшие в жизни. Он и сам однажды чуть было не женился. Просто потому, что на многие встречи стало модным ходить с женами.
Вообще быть семейным человеком стало модным. Тогда как раз была подходящая для такой роли — то есть идеальной жены — девушка. Варя. Она работала в музее, носила туфли на невысоком каблуке, каждый день что-то варила или жарила и смотрела на Игната с восхищением. Она точно не стала бы ночью врываться на кухню, где он пьет с друзьями пиво, и бесцеремонно присаживаться за стол, фыркнув: «Раз спать не даете, достаньте и мне кружку».
Она не стала бы встречать Новый год днем второго января, плотно задернув шторы и включив по видео запись президентского поздравления, потому что в саму новогоднюю ночь срочно понадобилось забрать товар с какого-то склада, так как на следующий день заканчивалась аренда.
Не стала бы идти по центру города босиком, потому что новые босоножки беспощадно жмут…
Варя подавала ему свежевыжатый сок по утрам и не признавала полуфабрикатов. Она вообще очень серьезно относилась к жизни и своему в ней положению. Но именно от этого охватывала непреодолимая тоска. Будто все в жизни уже пройдено, сделано и достигнуто, и остается только отрастить брюшко, взять газету и с постепенно угасающим удовлетворением следить, как развивается его дело.