Фомич некоторое время молча на нее смотрел.
— Все вместе, — решил он. — Значит, вторая тройка поднимается по запитанному специально для вас лифту — завод-то третью неделю стоит, если не знали — на крышу. И контролирует оттуда. А эти ребята, — он показал на охламонов без знаков различия, — будут вас прикрывать и обеспечивать безопасность. Вопросов нет? Я так и думал. Разойдись!
— Есть вопрос…
— Отставить. Разойдись!
Под навес складов мы зашли очень вовремя — снаружи принялся накрапывать противный дождь, его шепот по кровельной жести звучал приятно, почти интимно, но мокнуть снаружи — нет уж, разрешите увольнительную. В помещении было сухо и довольно светло — хорошим, теплым светом, а не этим дурацким люминесцентом, от которого даже живые люди становятся похожи на мертвяков, а уж мертвяки…
Мандраж, подстегиваемый тем, что рассказала чуть раньше Славя, почти испарился, и перспектива отправиться на тот свет за любимую советскую Родину уже не вызывала яростного протеста. Может, просто устал, или выработанный надпочечниками адреналин притупил чувства, а может, потому что один раз уже почти умер несколько недель назад, и второй раз было не страшно.
Я неловко наступил на больную ногу, и раскаленное шило, тут же проткнувшее ступню, показало — нет, никакого адреналина. Тебе просто все равно, дружище. От души поздравляем, кажется, ты становишься настоящим солдатом.
«Конвоиры» впереди переговаривались вполголоса.
— Что, Серега, завтра как — выходной?
— Ага, в полный рост — наоборот, сказали выйти повторно.
— С какого, извиняюсь, бодуна?
— Не объяснили, почему-то, ссылаются на указания начальства. Басурин этот что-то крутит…
— Чертовы евреи опять придумали что-то свое, — прокряхтел первый. — Куда ни плюнь, кругом одни евреи…
— И велосипедисты, — подтвердил я.
— Велосипедисты тоже, — подозрительно уставился на меня высокий кучерявый блондин, которого вроде бы звали Серегой. — Постой, причем здесь велосипедисты?
— А евреи причем?
Складское помещение оказалось доверху заставлено какими-то серыми ящиками в полтора моих роста, похожими на те, которыми заставляют доверху сухогрузы и седельные тягачи, только без их попугайской раскраски, все очень прилично и скучно. И очень сильно ограничивало видимость. Бомбы они что ли здесь упаковывали? Лампы наверху бросали вниз такой яркий свет, что казалось — из пола вырастали яркие, почти материальные столбы, такие горячие, что их хотелось коснуться рукой.
— Очень мило, — словно прочитала мои мысли шедшая рядом Алиса. — Почему-то именно так я представляла место, где мы предадимся жаркой страсти на глазах у офигевающих от такого поворота стражников… пардон, группы поддержки. Давно хотела тебе это сказать, кстати.
А это ее состояние я знаю, видел уже. Она взвинчена и напряжена. Пожалуй, испугана. Пару месяцев назад я бы, наверное, вел себя так же. Жаль, что нельзя вернуться на пару месяцев назад, мы бы составили неплохую пару.
— Врешь ведь, рыжая, — догадался я. — И не краснеешь.
— Краснею, — прошептала она. — Только ты не видишь.
— Намекаешь, что у меня плохо со зрением?
— Нет. Это не то, на что я намекаю.
— Я все слышу, между прочим! — возмутилась ковылявшая позади Ульянка. От ее бравады и радости по поводу обращения к оружием не осталось и следа, броник был слишком тяжелым, а автомат, даром что укороченный, с каждым шагом неловко шлепал ее по спине и ниже. — Не стыдно вам о таком при детях разговаривать!
— Эти дети у меня недавно интересовались, можно ли забеременеть рыбами, поев икорного масла, — сказала в пространство Алиса. — Когда всякий знает, что по-настоящему опасна в этом смысле только зернистая икра.
— Ой…
— По сторонам смотрите, — буркнул кто-то из конвоиров. — Возьмем тряпок живыми — премию выпишут. Ты чего хромаешь-то, парень?
— Несчастный случай, — сказал я. — Велосипед, понимаешь, на ногу упал. Так что там насчет премии?
— Тройной оклад. За каждого.
— Что ж ты на этот оклад тут покупать собрался? — резонно поинтересовалась Алиса. — Десять тысяч бутылок «Жигулевского»? Или автомобиль «Москвич», носиться по раздолбанным дорогам и грозить кулачишком врагу издалека? Видал он тебя в гробу в сиреневых носках — враг этот, я имею в виду.
— Ты, девка, того, осторожнее, — предостерег Серега. — Трепать языком, конечно, не запрещается, только же и меру нужно знать.
— А то что? — Алиса подбоченилась.
— Бдительные воины не оставят этого просто так, поэтому арестуют и посадят. А потом сожгут в досудебном порядке, за грязную клевету на доблесть наших вооруженных сил, — предположил я, едкое алискино состояние было, похоже, заразным. — Это довольно обидно, ведь я уже купил тебе тайком кило ванильных сухарей на передачу и даже собрался запечь напильник в батон.
— Одно удовольствие глядеть на вас, — пробурчала Ульянка. — Душевные люди, высокие отношения.
На складе вроде бы немного потемнело. Я взглянул вверх — в центре потолка по прихоти архитектора было здоровенное стеклянное окно, вроде светового люка. Как там Славя, интересно?
— Оп! — один из парней уставился куда-то вперед. — Я что-то видел.
— Я за свои восемнадцать лет тоже немало повидала, — согласилась Алиса. — Был как-то случай…
— Тихо, дура! Говорю, есть там кто-то. Впереди, вон в том углу, за ящиками.
— Из местных рабочих кто? — предположил я.
— Не, эвакуированы все. Может, собака какая, конечно… Сходи-ка проверь, хлопец.
— А у самого чего — очко играет?
— Что играет, тебе лучше не знать. Сходи, говорю.
— А ты что, тоже теперь мой командир? — поразился я. — Слыхала, Алис? Размножаются, что характерно, как кролики!
— Давайте я! — мелкая шаровой молнией снялась с места и плавным кошачьим шагом направилась в указанном направлении. — Хм… да тут вроде пусто… воняет только. Вроде как ацетоном, или растворителем… краской, во! О! Тут как раз белой краской на полу что-то намалевано. Большой белый крест. Так и должно быть?
— Наверно, — охрипшим голосом сказал безымянный конвоир. — Так и должно.
А вот интересно, как Славя и ее тройка, будучи снайперами, могут прикрывать нас, когда они наверху, а мы торчим в каком-то душном помещении, где почему-то воняет краской. Странное решение командования, верно?
Если только это разделение не было придумано специально.
— Алис! Назад! — я крикнул это слишком громко и позорно дал петуха. Да и слишком поздно уже, наверно.
Раздался странный звук, словно о землю разом, в секунду заколотил проливной дождь или некрупный град. Только вот нет здесь, на бетонном полу склада, никакой земли. И дождя тоже никакого нет, а это значит… значит…
Они появились неожиданно, метрах в пятнадцати — три фигуры в гладких серых скафандрах с черными непрозрачными забралами, чуть ниже меня. Оружия при них не было, только от плеч расходилось неяркое голубоватое свечение. Оно не выглядело опасным.
— На хер ваши тройные оклады, — сказал я, ловя крайнюю слева «тряпку» в прицел. — Не было такого уговора.
Выстрел бахнул в закрытом пространстве оглушительно, один, потом второй. Короткой очередью отозвалась Алиса. Но не похоже было, что тряпкам они хоть как-то вредили. Больше, чем, скажем, неожиданный дождь.
— Halde, — механическим голосом донеслось из-за черного забрала. — Ver takam teim da.
— Бросьте оружие, ребятки, — сказал конвоир без имени. — Не нужно оно вам.
Что? Что?!
Я все мог предположить. Ну, почти все. И что нас отправят наживкой для тряпок, и что, в отчаянной ситуации принесут в жертву, и что просто бросят на верную смерть, без всякой надежды на спасение… Но вот так? Трезво, взвешенно отдадут «представителям инопланетного разума», будто военнопленных?
Алиса все поняла еще раньше. И, в отличие от меня, не думала долго.
— Ах вы суки!
Но повернутый к конвоирам черный зрачок ствола не расцвел больше вспышкой выстрела и не издал ни звука, хотя палец девушки побелел на спусковом крючке.