— Вы не понимаете… — слова вдруг куда-то ушли и кончились. — Это очень важно… У нас тут… У нас…
— Молодой человек, — кассирша повысила голос. — Продажа билетов закрыта. Всего доброго.
Где-то у одного из входов затрубили в трубу. Ну правильно, не театр же — третий звонок давать. И все это — весь наш безумный план с угоном и кроссом по безлюдным улицам — было, получается, зря? Так?
Рядом мелькнула тень, от нее пахло персиком и солнцем.
— А может, откроем ее, продажу-то? — на кассовую стойку опустилась зеленая, словно окислившаяся от времени медь, бумажка. Алиса смотрела прямо перед собой. И усмехалась — расчетливо и цинично.
Да за такие деньги можно вшестером в Крым слетать! И еще на мороженое с кино останется.
Кассирша задумчиво посмотрела на лежащие перед ней деньги.
— Наверное, у меня где-то осталось несколько свободных мест, — пробормотала она, наконец, отворачиваясь. — На случай приезда товарищей из министерства культуры, или чего-то такого…
— Послушай, — шепнул я Алисе, когда мы уже прошли билетный контроль и уселись на предназначенных — отличных, не слишком низко и не слишком высоко! — местах. — Ладно ключи от машины… Но деньги! Да еще полтинник, и наверняка не последний. Кого ты гопанула на этот раз? Где труп?
— Вечно ты про меня плохое думаешь, Сашок, — остро и хищно ухмыльнулась Алиса. — А я ведь просто маленькая девочка…
— Со взглядом волчицы, да. Я что имею в виду — у нас не будет на этот счет неприятностей, кроме как за угон машины? Интересуюсь с целью знать.
— Ты безработный, что ли? — неожиданно окрысилась Алиса. — Тебе, блин, зарплату не платят? Платят, конечно, причем побольше, чем мне, только ты же ее не забираешь, потому как тратить не на что, вот она и пылится в сейфе бухгалтерии. А у меня всегда с собой имеется как минимум «катька» на мелкие расходы. Вот сегодня и пригодилась, например.
— Ничего себе «мелкие расходы», ты наркотиками, что ли, торгуешь в свободное от работы время? — поразился было я, но тут шум в зале начал стихать: начиналось представление, на красную и порядком вытертую арену вышел усатый конферансье-ведущий в стареньком пиджаке и античной соломенной шляпе, небезуспешно копирующий манерой поведения оригинального куплетиста Бубу Касторского.
— Дорогие друзья! — громко и веско сказал он в фонящий микрофон. — Радостно, что и в суровую военную годину наш город продолжает жить и интересоваться искусством! И сегодня мы с большим удовольствием представляем творчество нашей землячки Светланы Лениной! Ее песни сочетают в себе…
Но тут публика закричала и засвистела, и с экскурсом в теорию искусства пришлось погодить.
— …Словом, — не растерялся ни на секунду ушлый конферансье, — лучше самому все услышать и понять! Встречайте: Лана Ленина и ВИА «Артель»!
Заиграл какой-то медленный блюз, и на сцену — тьфу, черт, на арену, конечно! — вышла маленькая, хрупкая девушка, кажущаяся еще меньше из-за огромного чехла для гитары за спиной. Наверняка это было продуманной деталью выступления, но смотрелось здорово — будто она возвращалась домой из дальнего похода и внезапно, почти случайно решила заглянуть сюда на огонек.
Публика это оценила, по рядам прокатился одобрительный шум. Девушка вскинула кулак, и музыку как отрезало. Секунду спустя притихли и ряды.
— Привет, земляки, — четко проговорила Лана. Темные волосы двумя короткими хвостами падали ей на плечи. — Сегодня будет много хорошей музыки и песен со смыслом. Кому такое не нравится, могут убираться с глаз моих прямо сейчас, в кассе вернут деньги. Кто остается — я вас предупредила. Ну?
Никто не пошевелился.
— Хорошо, — оценила она. — Тогда поехали. Первая песня — она же главная — посвящается тем ребятам, которые каждый день, в том числе рискуют своими жизнями ради того, чтобы мы хоть на час могли забыть об этой войне — будь она проклята! Я не знаю, что будет, когда этих ребят не станет — но пока они есть, живы и я, и вы. Низкий им поклон за это. И моя первая песня — для операторов укрепрайона! Для зенитчиков!
Я скосил глаза на девчонок. Лица у них были обалдевшие.
Лана тронула струны расчехленной гитары. Тронула, коснулась, ударила по ним, задавая ритм и темп, сплетаясь в совсем простую, безыскусную мелодию, оставляя место и время для самых важных слов.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Друг пред другом мы, как перед господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали… Проходит за осенью осень.
Наши матери плачут, ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
В высоком здании цирка, увенчанном куполом, словно храм, царила полная тишина — ни шепотка, ни невольного кашля. Зрители таили дыхание, не решаясь даже пошевелиться, и — слушали. Словно боялись пропустить хоть слово. Может, это мне только казалось — сам я застыл, будто античная статуя, «Мальчик, пораженный молнией», но только такими же статуями застыли и все вокруг меня. Все девчонки, даже неугомонная Ульянка, даже равнодушная, одурманенная успокоительным Лена. Все были здесь. Вслушиваясь. Понимая. Сопереживая.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду бойцов:
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и земля, что впитала горячую, буйную кровь.
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
и сбивали чужих, и рушили с небом мосты.
…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред Родиной нашей и в жизни, и в смерти чисты**.
В репертуаре Ланы были и другие песни, и веселее, и печальнее, и она их пела потом, конечно, но только почти все пронеслось мимо сознания, оставляя в голове бессвязные отрывки, будто занозы, вонзившиеся в ладонь. Но эта первая песня, и те слова, что так просто и буднично сказала незнакомая вроде бы, чужая девушка… Нет. Она уже не была чужой. Для меня — не была.
— Ты ее знаешь? — Мику сидела совсем рядом, и ее маленькая ручка словно утонула в моей ладони. — Вы… были знакомы раньше? Ты знал… знал, что она будет петь именно это? Или попросил… ее?
— Нет, — покачал я головой. — Не знал, не говорил, не просил, и вообще в глаза не видел до этого вечера. Но… я рад, что так получилось, Мику. Правда, рад.
— Спасибо, Саш, — это было уже совсем тихо, но я услышал. — Ты мне очень… очень… сильно помог. Спасибо тебе.
— Да ты чего? — набросилась Алиса на Славю чуть ли не с кулаками после того, как экран с лицом одноглазого парня погас и снова принялся выдавать бессмысленные квадратики да черточки. — С какого… дьявола ты согласилась? Да еще и решила за всех нас! Да он же… он же нам… Мы ему не нужны, ты же помнишь!
Видно было, что ей хотелось сказать куда больше, но предполагаемая прослушка накладывала свои ограничения. Поэтому я молчал, хотя по сути был согласен с рыжей — легкость, с которой Славя приняла план одноглазого, была удивительной, учитывая ее ненависть к тряпкам вообще и этим конкретным тряпкам в частности.
Славя медленно закрыла и открыла глаза — правый, кажется, был чуть краснее, чем обычно.
— Все нормально, — сказала она ровным голосом. — Варианта было всего два: пропуск хода и участие в предложенном мероприятии. Стратегия учит, что пропуск хода экономически неэффективен. А участие… посмотрим.
Алиска еще несколько секунд сверлила Славю гневным взглядом, после чего раздраженно фыркнула и забралась к себе на вторую полку — в сотый раз считать дырочки вентиляционного отверстия на потолке.
— Славяна Сергеевна, а расскажите чего-нибудь интересного, — голосом капризной маленькой девочки сказала Ульянка. — Для разрядки международной обстановки, а также просто так. Про шрамы свои знаменитые, например. Про них в специнте легенды ходили.
На лице блондинки промелькнула мрачная усмешка.
— Ходили, значит?
— Большинство, — сказал я, — придерживается мнения, что это была схватка с белым медведем. Летальный исход для косолапого. Мементо мори. Имеется версия, что медведей было два, плюс стадо диких американских бизонов. А еще…