Через секунду застава поднялась по команде "В ружье". Через полчаса нарушители границы были задержаны и доставлены на заставу.
Через год двадцатилетний сержант Шамиль Бакеев уходил в запас, а восемнадцатилетний рядовой Николай Спасибо остался светлой памятью на Карельской заставе навечно.
Не знали друзья его, не знали сослуживцы и командиры, не знали хилые карельские березы, что не кончилась на этом жизнь Николая Спасибо. Под Ленинградом живет и готовится войти в мир его сын. Только он никогда не будет носить эту необычную фамилию - Спасибо. Возможно, что и никогда не узнает, что он сын героя.
Об этом позаботилась несостоявшаяся теща. И винить ее нельзя. Она искренно хотела дочери добра. Молодая женщина с годовалым сыном Колькой вышла замуж за хорошего парня - студента, будущего строителя, и стал Николушка - Верещагиным.
Года через два затянулась семейная рана - родилась дочь Наташка... Верещагин разницы между детьми не делал. Холил обоих. Пить не пил, курить не курил, жену обожал, как невесту, с тещей был почтителен.
2.
На письмо старого фронтовика в редакцию журналист ответил равнодушно-примирительно: "Дескать, они - Верещагины, сами в своей жизни разберутся".
А потом все же усомнился: для чего-то же написал человек такое письмо.
Но ради такого письма его никто бы в командировку не отправил. Мелковата тема, да и нарушений нравственных основ жизни сквозь письмо не просматривалось. И все-таки чем-то оно помнилось журналисту все время.
А месяца через полтора подвернулся случай. Пролистывая ленинградские газеты, журналист наткнулся на очерк о молодом, подающем надежды строителе Верещагине.
В очерке все было изложено гладко и хорошо и про Верещагина, и про детей его Колю и Наташу, и про жену.
Молодой строитель Верещагин, хотя и с натяжкой, мог заинтересовать редакцию газеты, и журналист с чистой совестью поехал за очерком.
Странно, но факт: чем больше он думал о Верещагине, тем менее симпатичным казался старик, написавший письмо. Ну, в самом деле: чего он вмешивается не в свое дело. Какая, в сущности, разница - сын или приемный сын. Все равно же сын. И журналист решил тактично, но твердо поставить точки над "и"...
Он приехал в поселок, где жил Верещагин.
В небольшом домике его царил беспорядок. Повсюду валялись бумаги, бечевки, связанные в стопки книги, корзины. Оказалось, пресса - не вовремя. Верещагина дома не было. Он получил в городе квартиру и, готовясь с семьей к переезду, отправился за грузовиком.
Помогая его жене и сыну связывать книги в стопки, журналист думал только о том, что за выклянченную и не выполненную командировку ему главный "снимет голову". Ведь ясно, что у Верещагиных не будет времени для беседы, по крайней мере сегодня.
Но вообще-то поговорить об отце и муже в отсутствие героя - для очерка тоже не вредно.
Чтобы начать разговор, он спросил Николеньку, как тот учится.
- А как можно учиться в периферийной школе, где нет возможности развивать свои устремления, - ответил двенадцатилетний собеседник, - где нет товарищей, соответствующих уровню? Конечно, на "отлично" Только скучно все это.
Книги посыпались на пол. Журналист не удержал их.
- Что вы делаете? - вскричал Николенька. - Это же духовная культура, и царапины, смотрите, на обложках.
Смутившись и бормоча извинения, неудачливый интервьюер сложил и перевязал духовную культуру в дорогих обложках шпагатом. Разговаривать с мальчиком расхотелось.
Во дворе заворчала и чихнула грузовая машина. В комнату вошел глава семьи.
- Грузиться будем, - сказал он, после чего увидел журналиста, сдержанно поздоровался.
Не знаю, как другие журналисты, а наш герой всегда безошибочно угадывал, захочет герой очерка с ним разговаривать или сошлется на занятость и назначит другое время. Теперь же понимал, что, хотя шофер грузовика торопится и что не дело отрывать для беседы хозяина, Верещагин не откажется.
- Я вижу, вы заняты, могу вам помочь, а для разговора встретимся в другой раз, после новоселья, - предложил журналист.
У кого срывались когда-нибудь подобные командировки, поймет, чего стоило журналисту высказать такие вот слова вежливости.
Но Верещагин не стал откладывать в долгий ящик свою славу.
- Шофер подождет, - коротко бросил он.
И принялся излагать такие прописные истины ...
- По стопам отца иду, - заявил он, - он у меня главный инженер строительного управления.
"Нет, положительно снимет мне главный голову, - думал журналист. - Я не смогу писать очерк с Верещагина. Не смогу, потому что вижу - он свою биографию подлаживает под газетные очерки".
Журналист помог погрузить вещи и откланялся.
Вспомнил про письмо старика.
3.
- Не ожидал, что приедете, - все время повторял старик. На покрытой вязаной кружевной салфеточкой этажерке стояла фотография парня в фуражке и рядом ржавый кожух гранаты. В хрустальной вазочке - четыре красных тюльпана.
- Надоел старый со своими цветами, - вдруг влезла в разговор его жена, - не представите: ведь участок ими засадил, из милиции скоро придут.
Журналист удивился:
- Почему из милиции, торгуете, что ли, цветами?
- Какой там, торгуем. Специально выращивает, чтобы всегда свежие были в этой вазочке. Я, говорит, так интересней живу. Семена из каких-то там Эрландей выписал. Вы представляете, и черные даже вырастают. Надо же, цветы, а черные.
Старуха голосила очень забавно, и журналист ее не перебивал.
- Я ему говорю, ты, ведь, говорю, старый, лучше б, ей-богу, занялся чем другим, а ведь в вазе и пластмассовые постоят, не осыпятся, - продолжала старуха, радуясь, что может с кем-то поболтать, и долго еще причитала бы, если бы ее не перебил хозяин.
- Ну, кончай, гостя замучила совсем, собирай на стол.
- Николенька-то наш большой уже, в шестом, - медленно проговорил старик, ставя полную рюмку на стол. Руки его дрожали, и поэтому водку он расплескал на льняную скатерть.