Мы почти год не общались, но так вышло, что именно Степа отвез меня в роддом. И он же был тем, кто отвез нас с Леоном домой.
Я не бралась судить, как обстоят у Степы дела со словом “ответственность”, мне вообще было не до племянника. Я бы не доверила ему разложить продукты в холодильнике, но он помогал все чаще и чаще, а потом… он стал для моего сына вторым, после меня, близким человеком.
— Он поел ту бурду, которую ты оставила в холодильнике, — отчитывается, забирая с комода шлем от своего скутера.
— Я это и так поняла, — прижимаюсь губами к лобику сына.
Разумеется, я говорю о разводах на его майке. Есть аккуратно мой сын еще и в помине не умеет.
Степа улыбается, продолжая:
— Спать не захотел. Какой-то он сегодня капризный. Может, зуб режется.
— Я сама его уложу…
— Я на выходные уезжаю, так что досвидос, — сообщает.
— Куда? — интересуюсь.
— Тусоваться. Ну ладно, я пошел…
Подняв ладошку Лео, я машу Степе, когда оборачивается на пороге. Хмыкнув, он уходит и закрывает дверь на ключ с обратной стороны.
Оставшись одна, я успокаиваюсь бессвязным лепетом сына, который прерывается коротким зевком. Его густые бесцветные ресницы трепещут, когда засыпает с соской во рту в центре моей кровати. На краю лежит моя одежда, от которой избавилась, оставшись в одних трусах и лифчике.
Прислушиваюсь к дыханию Леона, понимая, что внутри меня все же произошел микровзрыв, и у него был отложенный эффект. Я бесшумно покидаю комнату, и именно в этот момент на меня обрушивается настоящее осознание, подкрепленное убийственно острыми вопросами!
Надолго он здесь?
Какой он теперь? Как он теперь живет? Он все еще женат?
Черт… Черт!
Мечась по гостиной, я не в состоянии сконцентрироваться ни на одном предмете.
Должна ли я… искать с ним встречи? Хочет ли он этой встречи?
Должна ли я рассказать, что его сыну уже год и шесть месяцев? Нашему сыну…
Нет никаких нас.
Моя голова взрывается. В центре этого вопросника стоит не менее важный, чем все другие: хочу ли я увидеть Кирилла снова?!
Я знаю ответ. Всегда знала, иначе не сходила бы с ума каждый раз, замечая такие характерные повадки в мимике своего ребенка.
Насколько я труслива? Сейчас мне кажется, что бесконечно. Я не боюсь встречи с ним. Я боюсь, что она ему не нужна.
Взгляд насыщенно-карих глаз, с которым я “обменялась рукопожатиями” буквально два часа назад, вспыхивает на подкорке во всей своей красе. Мимолетный, но такой знакомый, что на коже у меня мурашки.
“Я никогда на тебя не злюсь. Никогда. Запомни это”
“Ты нужна мне. Пожалуйста, поехали со мной…”
Грудь сковывает от давления. Рухнуть на диван с мокрым полотенцем на лбу мне не дает звонок на мобильный. Мне приходится разворошить всю сумку, чтобы найти телефон. Звонит Оля, и я отвечаю на ее звонок отвратительно бодрым голосом:
— Да…
— Привет! Как дела у моего сладкого пирожка? — интересуется подруга.
— Кажется, у него зуб режется…
— Ну ничего, — успокаивает. — Их не так много осталось.
— Обнадеживающе, — вздыхаю. — Как дела у вас?
Она уже неделю в больнице, и мне не мешало бы навестить ее еще раз…
— Мы дома, — сообщает умиротворенно. — Я чего звоню… в субботу у Димы Миллера дома мероприятие. Шашлык и прочее… повиси… — отвлекается она. — Мишань, я разговариваю по телефону, иди поиграй во дворе, — вычитывает своему семилетнему сыну.
Я слышу его голос на заднем плане, и он похож на бубнеж.
Вернувшись к разговору, подруга продолжает:
— Поехали с нами, можешь и Максима своего взять. Мне хотя бы не так скучно будет в этом “высшем обществе”.
Дмитрий Миллер возглавляет медиахолдинг в городе, они с Чернышовым друзья еще с университета. Сама по себе я бы вряд ли попала в его дом, потому что Оля не преувеличивает — в доме Миллера собирается публика, которой очень жмет корона. Особенно ее женской половине.