Да. Да, черт возьми! Тысячу раз!
Кусаю дрожащую губу.
Кольцо садится на мой палец, как влитое. Официант добавляет к ужину ведерко с шампанским “за счет заведения”, вскрывает бутылку с шумом и пеной. Кирилл улыбается, я чувствую себя дурой, потому что рассматриваю свою руку, наплевав на все.
У меня тысяча вопросов о том, что он рассказал, но мы целуемся. Горячо и невпопад. У нас не так много зрителей, но они есть: посетители ресторана, персонал. Боже, я бы сказала, что это ребячество, но мне внезапно нравится этот эпатаж. Настоящий, а не тот, который когда-то я создавала вокруг себя. Искусственный, фальшивый…
Сейчас я счастлива. Наблюдая, как Кирилл Мельник являет свету ровный ряд своих белоснежных зубов, я становлюсь безмозглой двадцатилеткой, а он… он остается самим собой…
Бокал шампанского заменяет мне ужин.
Мы сцепляем пальцы в замок, когда выходим из ресторана, который всполошили. Вокруг меня летний вечер и чертов калейдоскоп, голова кружится.
Забрасываю руки Кириллу на шею, стоя на пороге заведения, и не сразу понимаю, что его тело напрягается. Тело и взгляд, который бросает куда-то мне за спину. Его преображение стремительное и резкое, как и его движения, когда пытается затолкнуть меня обратно в дверь…
Я успеваю увидеть его шальной взгляд, споткнуться на своих каблуках о коврик и оглянуться через плечо.
Глаза цепляются за лицо яркой брюнетки. Перекошенное… бешеное…
— Кирилл… — слышу свой голос, который заглушает громкий хлопок.
Оглушительный. Такой громкий, что трясутся панорамные окна ресторана…
Глава 44
Маша
— Кирилл!
Собственный крик оглушает меня так же, как второй хлопок, который гремит за дверью в ту секунду, когда Кирилл ее за мной закрывает. Она стеклянная, и, повисая на длинной железной ручке, через стекло вижу, как он оседает, сползая по двери вниз.
— Кирилл! — в бешенстве толкая дверь, визжу так, что у самой закладывает уши.
Дверь не поддается, потому что он подпер ее своим телом с той стороны.
С криками пытаюсь вырваться из своей “ловушки”, пока на глаза наползает пелена. Она мешает уловить тот момент, когда на помощь мне приходит какой-то мужчина. Кажется, их даже двое, им удается открыть дверь, и я выскакиваю на улицу вслед за ними.
Мужчина впереди мешает пройти.
— Пустите! — рычу, толкая его в спину.
За ней впереди я вижу ее. Ту женщину. Вижу, как ее заталкивает в машину мужчина с седыми волосами. Он смутно знаком.
Мне плевать…
Они борются, кричат.
— Он никто! — визжит женский голос. — Никто! Ты никто! Слышишь меня, Мельник?! Ничтожество! Пустое место. Ты без меня пустое место!
Этот голос звенит в пространстве, скрипит. Он не нравится мне до тошноты, поэтому заставляю себя оглохнуть.
Я умею становиться слепой и глухой, если очень нужно. Если нужно спрятаться в себе или ото всех. Я так умею. Я научилась когда-то, в другой жизни. В той, которая перестала иметь значение, когда я увидела две полоски на тесте. Даже несмотря на то, что призрак той жизни всегда где-то рядом, значение имеет только настоящее. Здесь и сейчас…
— Кирилл… — выдыхаю рваным, полным паники голосом.
Голоса вокруг меня. Шаги. Люди, которые нарушают мое личное пространство.
И я становлюсь слепой и глухой ко всему, кроме него. Кроме Кирилла…
Лежа на боку, он тяжело дышит. Бледный, как полотно. Над ним склонился мужчина, а я падаю перед ним на землю, потому что ноги меня не держат.
Кровь пропитала его рубашку на спине. От страха у меня немеют руки.
— Не бойся… — хрипит, глядя на меня. — Вызови скорую…
Стоящий рядом мужчина уже это делает. Я уверена, не он один.
— Только не закрывай глаза… — прошу сипло, подкладывая ему под голову свой легкий пиджак. — Я не знаю, что делать… — дрожащей рукой провожу по его волосам…
— Ничего. Не переворачивай меня. Вызови скорую…
Из-за слез его лицо расплывается. Воздух застревает у меня в легких, я не могу вдохнуть.
— Только не бросай меня… — шепчу ему.
Он молчит, плотно сомкнув веки и губы.
— Только не уходи… Кирилл… — я произношу это с ужасом.
Меня охватывает ужас от того, что все это реально. Кровь на моих руках, его пепельное лицо. Утекающее сквозь пальцы время. Прямо на моих глазах. Вместе с его жизнью. И я ничего не могу сделать. Ничего!
— Скорую… — шевелятся его губы.