Скрип двери вгоняет меня в панику.
— Я люблю тебя… — повторяю, быстро смахивая со щеки слезу. — Пожалуйста, вернись…
Его полные губы потрескались и плотно сомкнуты. Я целую их уголок и выпирающую скулу, с остервенением хватаясь за то, что его тело излучает жизнь, а не смерть. Он жив, даже если и не здесь…
— Закругляемся, — объявляет вошедшая в палату медсестра.
Выставив вперед плечо, проскальзываю в дверь мимо нее.
Мне нужен воздух, мне нужно пространство.
Глава 47
Маша
Его родные приезжают в город через два дня.
За это время я успеваю узнать, что беспринципность очень облегчает жизнь, и мне она дается почти легко.
Почти, ведь преодоление себя всегда чертово испытание.
Я научилась брать у людей то, что мне нужно, используя все рычаги, какие только у меня есть — Чернышова и людей, которые ему подотчетны. Без совести, без морали и принципов, я использую их, в любой момент ожидая, что меня пошлют к черту, и сделает это, прежде всего, наш мэр.
Я беру, беру, беру все, что только можно взять — информацию, хоть и не самую подробную, заверения, которые на крупицу облегчают ожидание. Укрепляют мою надежду, дают кислород. Единственное, чего в эти дни я сделать не смогла — снова его увидеть, и от этого страдаю, но у Степы рабочие смены, а наша няня заболела. Именно поэтому звонок от Руслана застает меня врасплох.
Он сообщает о том, что у Кирилла посетители и советует поторопиться.
Я мчусь в больницу, забросив сына в офис. Отдаю его Оле и Даше, обещая забрать через час. За это время Лео способен свести с ума кого угодно, но они уверяют меня, что справятся, а я не могу позволять себе сомнения, ведь у меня нет выбора.
В машине заканчивается бензин, я умоляю ее дотянуть до больницы, к счастью, она слушается. Снова вспоминаю о том, что “БМВ” Кирилла находится на стоянке ресторана. Все еще. Забирать его оттуда у меня не было сил, я даже не знаю, в праве ли это делать.
У больницы паркую свою “Тойоту” с нарушением, но слишком тороплюсь, чтобы решать эту проблему. Зная дорогу, добираюсь до нужного мне корпуса и поднимаюсь по лестнице в отделение.
Дыхание сбито.
Верчусь у двери, которая закрыта на электронный замок, и собираю растрепанные волосы в хвост.
Я выгляжу такой помятой.
Хоть мне и плевать на состояние прически, внутренний голос назойливо клюет мозги, настаивая, что это дерьмовая идея — выглядеть пережеванной при первом знакомстве с родственниками любимого мужчины.
Бродя перед дверью, пытаюсь подавить волнение, но все равно не могу устоять на месте. Он там, всего в каких-то сорока метрах, отделенный от меня долбаным электронным замком и кучей формальностей, а его родные…
Я понимаю, что это именно они, как только их вижу.
Они выходят из двери в сопровождении главного врача. Женщина и мужчина.
Я никогда не пыталась представить себе его мать, и это хорошо, вряд ли бы мне хватило воображения представить эту женщину. Она достаточно хрупкая, чтобы это вызвало у меня удивление. Возможно, лишь немного выше меня самой, но не думаю, что мы сильно отличаемся по весу. Учитывая габариты ее сына… это действительно удивляет!
Замерев у окна, мечусь глазами по собранным в аккуратный пучок каштановым волосам, строгому кремовому платью без единой складки, дорогим украшениям. По ее лицу. Определить по нему возраст можно только исходя из логики, а знакомые острые углы скул и подбородка вызывают в моей груди дрожь.
Прежде чем отлепить себя от подоконника, бросаю напряженный взгляд на мужчину — высокого брюнета на вид чуть старше меня самой. На нем летние джинсы и легкая рубашка, но он выглядит достаточно представительно, чтобы его нельзя было назвать в этом тандеме мебелью.
Я не знаю, кто он.
Волнение подстегивает пульс. Обтерев о шорты взмокшие ладони, отталкиваюсь от окна и, встретив косой взгляд врача, обращаюсь к матери Кирилла:
— Добрый день… могу я с вами поговорить?
Переведя на меня слегка поблекшие голубые глаза, резко спрашивает:
— Кто вы? Журналист?
Еще несколько дней назад мне казалось, будто отныне меня в лицо знает каждая собака. Видео с камер ресторана разлетелось, как чума, но все оказалось не так страшно, или все дело в том, что мы с Лео ото всех прячемся. В любом случае, направленный на меня взгляд колючий. Слишком колючий, чтобы протягивать руку, поэтому я опускаю свои вдоль тела, говоря: