Его руки порывисто стискивают мою талию под курткой.
Став между его колен, опутываю руками шею и покрываю поцелуями колючее, запрокинутое ко мне лицо.
Кирилл вжимает меня в свою грудь. С такой силой, что я жмурюсь. Высвободив из-под моей куртки руку, кладет ее мне на затылок и с силой давит. Грубо, нетерпеливо. Обрушивается на мои губы своими, как голодный дикарь.
Кажется, за все время нашего знакомства он не целовал меня так бесцеремонно и без тормозов, и у меня, как у глупой девчонки, подгибаются колени.
От близости его тела тоже. От его запаха. Его запах чистый, не хранящий в себе болезненных воспоминаний. Больницы, лекарств. Его язык врывается в мой рот, губы жадно мнут мои. У меня кружится голова, я даже не пытаюсь бороться с этим напором, просто сдаюсь…
— Моя бесстрашная девочка… — шепчет, зажав в кулаке край кофты у меня на спине.
— Нет… — всхлипнув, прикладываю к его губам пальцы. — Мне не страшно! — говорю горячо, посмотрев в его глаза. — Я счастлива. Ни один мужчина мне тебя не заменит. Ни один не будет тобой. Ни один человек не будет…
— Это максимализм… — отвечает хрипло. — Мы ведь уже взрослые.
— Нет… когда ты так меня целуешь…
Уголок его приоткрытых губ дергается. Через секунду взгляд становится прямым и осмысленным, а слова звучат отрывисто:
— Знаешь, я не буду спорить. Я эгоистичен. Меня устраивает твой максимализм, конкурент из меня все равно теперь хуевый…
— Замолчи… — снова прикладываю пальцы к его губам.
Подушечки щекочет улыбка.
Какой бы тяжестью не лежал на душе этот вопрос, но я все же его задаю:
— Ты будешь ходить?
Прикрыв глаза, Кирилл делает глубокий вдох и отвечает:
— У меня есть отличный врач и программа реабилитации на четыре ближайших года. И надежда на то, что я не сломаюсь.
В груди давит.
Голос тоже сдавленный, когда тихо спрашиваю:
— Может быть, пришло время опереться на близких?
— Может быть… — вскидывает на меня глаза. — вот так урок, да?
— Не худший из вариантов… — цитирую его собственные слова.
Снова кривая усмешка.
Отстранившись, он моргает и быстро проводит тыльной стороной ладони под носом. Роется в кармане, хмуря брови, отчего на лбу возникает морщинка.
— Как насчет этого урока? — спрашивает, протянув мне раскрытую ладонь с лежащим на ней кольцом.
Закусив губу, смотрю на так хорошо знакомый мне ободок, терзаясь бесконечные секунды.
Мы смотрим друг другу в глаза. Смотрим так, словно мира вокруг не существует, хотя он есть, и он… жесток…
Проведя языком по губам, говорю:
— Я подумаю.
Кирилл смеется.
Я вижу его улыбку впервые с того дня, как он предложил мне это кольцо в первый раз. С того дня, когда чуть не потеряла его навсегда, и мое сердце ноет от счастья, ведь я сказала правду — я счастлива!
А он…
Он чешет пальцами короткий ежик своих волос. Снова смеется и трясет головой.
— Окей, ты меня уделала, — замечает с огнем в глазах.
Ответить мне мешает дверной колокольчик, который звенит как раз в тот момент, когда открываю рот, а вслед за звоном следует оглушительный плач Леона.
Он зовет маму, сидя на руках у Андрея.
Метнувшись к ним, стираю со щеки собственную слезу.
— Его будто перещелкнуло, — сообщает Андрей, вручая мне нашего с Кириллом сына. — Реально, требовать он умеет.
Смеюсь.
Андрей тоже смеется. И ерошит рукой волосы, бросая взгляд на своего друга. Тот не возражает, когда ему во второй раз предлагают коляску. Общими усилиями они усаживают в нее Кирилла, после чего Андрей хлопает крышкой багажника.
Кирилл ловит мой взгляд, словно ожидает реакции, но прежде, чем мое подсознание хоть как-то успевает на эту картину откликнуться, Андрей берется за ручки и разгоняет коляску на бегу, отправляя ее катиться вперед по расчищенному до асфальта тротуару, к воротам.
— Ты больной?! — рычит Кирилл, хватаясь за колеса и тормозя.
— Расслабься, — советует его друг. — Дай пошалить…
— Отвали от меня…
Несмотря на то, что эта шалость взрывоопасная, взрыва не происходит.
Может быть, дело в том, что я погорячилась, обвинив Кирилла в том, что он себя не принял, а может, дело в тех самых перепадах настроения, но я слышу смех.
Они смеются оба, и продолжают дурачиться всю дорогу до подъезда.
Мое сердце колотится, когда попадаем в квартиру. Из-за сложностей, которые возникают на каждом шагу, из-за понимания, что все это действительно непросто, и мне одной со всем этим никогда не справиться.