— Спасибо вам. Берегите себя.
Мы завершаем интервью рукопожатием.
Я предлагаю им остаться на обед, они соглашаются.
Встав из-за стола, кладу ладони в карманы шорт и медленно направляюсь к выходу из кухни. Дверь не заперта. В гостиной Леон сидит на диване, как прибитый. Сложив на коленях руки и с вытянутой шеей.
Дисциплина — это та функция, которая развита у моего сына очень хуево, но мы работаем над этим.
— Можно мне теперь пойти посмотреть? — спрашивает, как только вхожу в комнату.
— Да… — отвечаю, бросая взгляд на Машу.
Сын срывается с дивана пулей, горя желанием познакомиться с видеооборудованием команды блогеров. У него непреодолимая тяга к технике и всему, что с ней связано. Он готов ковыряться в деталях с утра до вечера. Судя по всему, я отсыпал ему своих инженерных генов.
На лето его постригли под единичку, так же, как и меня. Он выглядит забавно маленьким, но минут через пять наши гости будут от его присутствия вешаться, ведь задавать вопросы — его второе любимое занятие.
Его босые ноги стучат по полу.
Проводив взглядом, двигаюсь вдоль стены. Проходя мимо стоящего в вазе букета роз, дергаю за лепесток. Стучу пальцами по подоконнику, подходя к Маше, которая стоит у окна.
Она раскачивается из стороны в сторону, держа на руках крошечный сопящий сверток — нашу дочь. Ей три недели.
Моим рефлексом с тех пор, как она появилась на свет, является безотчетное желание ее касаться. Сейчас тоже протягиваю руку и легонько прикасаюсь к оранжевой шапочке. Диана кривит личико, но продолжает держать глаза закрытыми. Ее ресницы белые, как и брови.
Прижавшись губами к ее головке, Маша смотрит на меня.
— Что скажешь? — интересуюсь.
— Мне понравилось.
Кладу руки ей на плечи и прижимаю к себе.
Диана сопит между нами. Соединяем лбы, глядя на нее.
Урезанная версия событий последних трех лет нашей жизни вызывает у меня эмоции, которые выражаю вот так — прикосновениями. На самом деле, искать себя заново было не так уж сложно, ведь оказалось, что я нашел себя еще до того, как в полной мере это осознал. Еще до того, как Альбина всадила в мою спину пулю, я уже знал, чего хочу. Чем хочу заниматься. И после непродолжительных мысленных скитаний, завершил покупку загородной недвижимости, то есть, начал с того, на чем остановился.
Мне было необходимо чем-то заниматься. Чем-то, что отвлекало бы меня от постоянной погони за результатом. Этого требовала Маша, когда поняла, что меня перманентно отбрасывает то в хандру, то в гребаную депрессию, стоит только моим результатам хотя бы на процент упасть.
Она давала мне пинка даже тем, что целый год решалась принять назад мое кольцо. Этот урок я усвоил. Усвоил, что поводов получить его назад еще раз лучше не создавать.
Моя бывшая жена получила три года и запрет на приближение. Я же получил компенсацию за согласие не требовать полного срока, предусмотренного ее статьей. Где сейчас Луговой, я не в курсе. Ему дали полтора года условно, но он сбежал из страны и сейчас находится в международном розыске.
Я не могу изменить прошлого. Но и винить себя за прежние ошибки у меня не было времени, моя жизнь здесь и сейчас требовала слишком много внимания. И я хотел ее жить. Хотел, блять, как никогда.
Пожалуй, самое прекрасное из того, что я видел в последнее время — то, как моя жена кормит грудью. Судя по тому, как сладко наша дочь спит, Маша делала это совсем недавно. Висящее на ее плече полотенце тоже на это намекает.
Обняв ее лицо ладонями, целую.
Она отказалась принимать участие в съемке. Она принимала участие в другой, пару месяцев назад, после того, как я передал местному реабилитационному центру оборудование, которое больше мне не нужно. В том числе экзоскелет. Съемка проходила в мэрии, в общем и целом, внимание нас обоих немного заебало, но я стараюсь делиться опытом всегда, когда ко мне поступает такой запрос. В конце концов, я начал жить заново, и мне есть, что рассказать, в том числе, и в группах психологической помощи, где я время от времени появляюсь.
— Возьмешь ее? — просит Маша. — У меня руки устали…
Отжиматься с Леоном на спине мне гораздо проще, чем держать новорожденную дочь. Размер ее тела никак не соответствует значимости, и я напрягаю каждую мышцу, чтобы не накосячить. От напряжения у меня подворачивается нога, этот пока непреодолимый рефлекс мне тоже нужно контролировать, и, когда дочь укладывается на мой бицепс, я превращаюсь в гребаного нервного паралитика.
Маша смеется, обнимая меня за талию со спины, а я думаю о том, что в этот раз делал ребенка, будучи поставленным об этом в известность, то есть осмысленно, возможно, поэтому он вышел таким спокойным…