Ватанабэ пришел в движение. Протянув руку к лицу, он стянул свои вездесущие черные очки и зажал в кулаке. Глаза чайного цвета смотрели на собеседника с выражением, которого Канзаки не могла понять.
- Не то чтобы мне не льстило знание кем-то моей биографии... Но мы уже установили, что доступ к секретной информации у тебя отличный. Иначе нас бы здесь и не было. Чего ты этим сказать-то хочешь?
- Да неужели непонятно?
Вендиго широко улыбнулся, но морщина, залегшая между сведенных бровей, и не сулящий ничего хорошего взгляд сделали улыбку зловещей. Мужчина вновь широко повел рукой, привставая из кресла, и под одиноким светом сценического прожектора на ладони опять возник заводной апельсин. Вдруг прожектор, освещавший их, погас, и на секунду Мегуми ощутила страх. Но свет тут же загорелся снова.
Октавиана не было в кресле. Он стоял в паре метров от них, посреди пустой сцены, приложив одну руку к груди, а вторую подняв над головой вместе с фальшивым фруктом. Фигура, облаченной в вычурный плащ, возвратила себе игривую несерьезность. Только теперь игра была другой.
- Нет среди братии убийц и головорезов с силами выше человеческих жизни настолько идеальной как та, что была у тебя, Сэм Ватанабэ, - держа апельсин на манер гамлетовского черепа, с выражением произнес Вендиго. - Тяжелое трагическое детство, благородные страдания, приведшие к получению сверхчеловеческих сил... Да ты готовый образчик супермена. Совершенный в правильности элементов. Если бы не одно "но".
Он обернулся к Ватанабэ, едва освещаемому во тьме.
- Я видел твои поступки. Я видел, как ты начал играть в мою игру, хотя она была настолько наглой, что не понять этого было невозможно. Я видел, как ты шел ко мне. История с Аль-Йетимом - хо-хо, просто потрясающе! Я наблюдал за тобой гораздо ближе, чем ты можешь думать, и прекрасно уловил суть. Ты знаешь, насколько все вокруг фальшиво.
Заводной апельсин начал раскручиваться в раскрытой ладони, взвивая вверх спираль кожуры.
- Каждый из нас выпекается судьбой и людьми, стоящими за ней, как пирожок. Беспонтовый такой пирожок. Уже много лет мы живем не в реальности, а в постановке, которую рождают символы, за которыми отсутствует всякое наполнение. Человек выпрыгивает из утробы и становится пустой клеточкой, в которую вписывается очередная цифра, якобы делающая его уникальной личностью, индивидуумом. Но весь этот индивидуализм кончается, когда человек отправляется на конвейер биомассы, лишенной всякой возможности, а вместе с ней и желания быть кем-то в реальной жизни. Вместо стремления развивать себя до размеров целого мира, и таким образом делать мир безграничным, человек врастает в нарисованное углем панно на стене. И символы с радостью заменяют настоящее вымышленным, пустым. Даже самая якобы необычная судьба лепится по канонам мифов, которые мы сами придумали, изжевав старые истории. Иногда даже создается впечатление, что все это не по-настоящему, правда? - Октавиан вдруг прервал монолог, ткнул себя пальцем в грудь и зажмурил один глаз, ухмыльнувшись. - Неужели кто-то всерьез поверит, что вот я сейчас стою и кривляюсь, и это жизненно? Но вернемся к делу. Ты, Сэм, на первый взгляд - все равно, что этот апельсин. Выглядит как настоящий, но на самом деле - подделка. И вовсе не потому, что в твоей биографии полно клише.
Вендиго подкинул игрушку, и апельсин свернул кожуру обратно, кувыркнувшись в воздухе, после чего упал в подставленную ладонь.
- Я видел, что ты делал. Я видел, как ты это делал. Я знаю, что ты видишь мир насквозь. Вся твоя бравада в стиле крутого засранца, которого мучают воспоминания о трагическом прошлом, страшных потерях и одиночестве, довольно хороша, но меня не проведешь. Тебя ничто не мучает, ты всего лишь раздражен притворством, в котором поднаторел настолько, что порой начинаешь верить в него сам. Но потом, очнувшись, ты понимаешь, что притворство осталось притворством. Ты развлекался вовсю, гоняясь за Фаустом. Ты наплевал на интересы всех и вся, гуляя по Ливии как во дворе. Ты, в конце концов, пришел сюда, ко мне, на моих условиях, сидишь и слушаешь, как я рассказываю тебе все. Это ли не доказательство твоего безразличия к якобы важным, решающим судьбы мира событиям? Я устранил твоими руками конкурентов, я подверг смертельной опасности женщину, которую ты оберегал пятнадцать лет, но разве все это имеет для тебя значение? Признайся.
И тут Сэм поднялся из кресла. Неспешно, солидно, почти нехотя толстяк выпрямился. Он поправил полы пиджака, смахнул невидимую пылинку с плеча, поправил одной рукой галстук. Затем, сложив руками дужки очков, Сэм тронул кончиком одной из них себя за подбородок. Приняв позу размышляющего над чем-то интересным человека, Ватанабэ шагнул вперед и принялся ходить по темной сцене, едва видимый в отсветах прожектора над Октавианом.
- Итак, что мы имеем? Ты зацепил меня за крючок личных и профессиональных интересов. Это умно. Ты открыто подставил Лилит. Это весело. Ты убрал моими руками единственную силу на Ближнем Востоке, которая претендовала на самостоятельность. Это злобно. Но сейчас ты битый час несешь какую-то малопонятную чепуху, уверяя меня в том, что я думаю так, как ты говоришь. Это тупо.
Говоря, он нарезал круги по сцене, приближаясь к Вендиго. Тот стоял в волной позе, уперев свободную руку в бедро, а другой подбрасывая в воздух апельсин. Наконец, толстяк оказался рядом. Сэм остановился и развернулся к Октавиану. Они стояли друг напротив друга, и женщины увидели, как на худом и толстом лицах одновременно появилась легкая тень усмешки.
Ватанабэ медленно расправил и надел очки. Черные бельма линз уставились в довольное лицо Вендиго.
- По-моему, ты просто говнюк, очень любящий сам себя слушать.
На этот раз Октавиан улыбнулся всем лицом, обеими половинами, на миг став совершенно естественным.
- Я очень стараюсь.
В свете прожектора очки задорно сверкнули.
- Только ты так и не ответил на мой вопрос? За каким хреном ты устроил весь этот цирк?
- Так я же и объясняю: ты мне понравился. Не сочти за высказывание с гомосексуальным подтекстом, который увидит кто-нибудь озабоченный.
- Спасибо, что уточнил. А то ты меня почти напугал. Только какая разница, понравился я тебе или нет?
- Если бы имелся тест для того, зачем я тебя сюда пригласил, ты бы только что сдал его на "отлично". Мне нравится, насколько ты спокоен. Это доказывает правильность твоего отношения. С тобой вышла бы отличная постановка.
- Только не говори, что собираешься предложить мне стать твоим союзником. Это было бы слишком клишировано даже для этой набитой штампами и клише сцены.
- Союзником? - Октавиан замахал руками. - О, нет-нет-нет! Я вовсе не продвигаю нас по сюжету сейчас. Пока что он еще не начинался. Пока что идет подбор исполнителей главных ролей.
- И что же за роль ты хочешь мне предложить?
- Все просто. Я хочу, чтобы ты стал моим врагом.
Последние десять лет своей короткой семнадцатилетней жизни Кимико Инори посвятила одной цели: избегать ситуаций, в которых кому-либо на этом свете может стать плохо. Не потому, что была психически нестабильна, хотя и это играло свою роль. Просто девушка так решила. И, несмотря на все трудности, у нее получалось. До недавнего времени. Приходилось все время о чем-то умалчивать, строго держать забрало закрытым и иногда откровенно лгать, но людям было хорошо, только это имело значение.