Единственное, что он сумел сделать – повернуть голову.
Все койки задней спальни были заняты телами с запавшими и обескровленными щеками. Их глаза оставались открытыми и лишенными жизни. Масса скрученных трубок тянулась от каждой кровати к паре массивных баллонов, похожих на самодельную систему для вдыхания химикатов. Внутри баллонов кружилась вязкая зеленая жидкость, манометры с медными ободками показывали заполнение до красного максимума.
– Почему ты это делаешь? – проговорил Кор. – Ты же вылечил их всех...
– Ну конечно же, я их вылечил, – произнес Папа Оскир. – Какой мне прок от больных людей? Лишь здоровые образцы в хорошей форме могли дать то, что мне требовалось, чтобы восстановить свой организм и память.
Папа Оскир подошел к баллонам дыхательного аппарата и проверил манометры. Удовлетворившись увиденным, он отсоединил шланги и закинул баллоны за спину. Он прикрепил к трубкам матерчатую респираторную маску и надвинул ее на нижнюю часть лица, так что остались видны только глаза. Глаза, которые, как теперь видел Кор, были холодны, словно кремневые осколки.
– Я весьма занимательно провел здесь время, и примите мою благодарность за то, что предоставили мне укрытие от имперских облав, пока я лечился, однако, как это ни прискорбно, всему хорошему приходит конец, а у меня много дел.
– Но… на тебе же орел… – сказал Кор, приподняв дрожащую парализованную руку и указывая на плечо Папы Оскира.
Старик бросил взгляд на розовую кожу плеча и татуировку с двуглавым орлом на ней.
– Ах, да, – произнес он. – Разве я не говорил тебе, как важна история? Видишь ли, Кор, это особенный орел. Это палатинская аквила. Мой Легион был удостоен чести носить эту эмблему после того, как мы спасли жизнь Самого Императора во время Предательства Проксимы. Теперь понятно, что это был глупый поступок, но тогда мы не могли этого знать.
Папа Оскир зашагал по комнате назад к Кору и присел возле него на корточки. Он полез в карман дождевика, который выглядел как три сшитых вместе плаща, и извлек маленькую механическую танцовщицу – ту, что Кор вложил в холодную руку брата. Старик сомкнул онемевшие пальцы Кора на игрушке и положил другую руку ему поверх сердца. Свесив голову набок, он прислушался.
– Твое сердце трепещет, словно пташка, мальчик, ему просто неймется освободиться, – произнес Папа Оскир, запуская руку в другой карман плаща. Кор попытался заговорить, но не раздалось ни слова.
Возле уголка его глаза блеснуло что-то острое и металлическое.
– Может быть больно, – предупредил Папа Оскир.
Схола прогениум Святой Карезины пылала ярким прометиевым пламенем. Папа Оскир шагал по ступеням парадного портика с бодрой энергичностью юноши.
Восстановилась не только его физическая форма, но и память.
Его звали не Оскир, а Скаэва, и был он из рода примарха Фулгрима, повелителя Детей Императора. Давным-давно он служил апотекарием и – в каком-то смысле – продолжал свою службу, но теперь уже мертвенно-бледному господину, обыскивающему глубины ощущений, на которые была способна постчеловеческая плоть.
Скаэва остановился у подножия лестницы и наблюдал, как толпа обитателей стоков собирается поглазеть на разрастающийся пожар.
Имперские граждане любили новости, и даже самые жуткие зрелища привлекали зевак. Но он не мог задерживаться, только не тогда, когда у него была работа.
Сражаться вместе с Адскими Гончими Абаддона во время их неудачного вторжения было ужасной ошибкой, к тому же он слишком задержался в поисках интересной плоти для операций своего господина. Он оказался загнан в угол отделением лоялистов из Адептус Астартес, попал в ловушку, был ранен, а затем жаждущий мести Имперский Кулак сбросил его с самых верхних уровней улья.
Он пролетел больше километра, врезаясь в опоры, крыши и трубы. Подобное падение убило бы практически кого угодно, однако повелитель возвысил его плоть и кости, выведя их за рамки смертных к чему-то сродни божественности. Чтобы прикончить его, одного падения было недостаточно.
Сколько же он пролежал в этом пруду?
Скорее всего, несколько месяцев. Жизнь в нем поддерживала только нечеловеческая физиология, перешедшая в неактивную спячку и задействовавшая его собственную массу, чтобы выжить.
Судя по состоянию его костлявого тела и потере памяти на тот момент, когда его нашли воспитанники, времени хватило впритык. Но он был жив и должен был связаться с товарищами по Легиону.