– Если я позволю тебе поговорить с ним, то скажи ему, чтобы он помалкивал, – посоветовала Джесс.
– А если ты не отпустишь его, то тебе придется разбираться с адвокатами.
– То получится то, что называется «уловка двадцать два»?
– Нет, это называется «следовать букве закона».
– Не тебе учить меня, что такое закон, – с горечью произнесла Джесс, понимая, что спорить дальше бесполезно. Она вышла в коридор и постучала в соседнюю дверь. Она открылась почти мгновенно. Это сделал полицейский в форме. Джесс и Дон быстро вошли внутрь. У дальней стены стоял сыщик в гражданской одежде с выражением покорности на лице, как будто он предвидел исход их разговора с самого начала, держа во рту неприкуренную сигарету. Рик Фергюсон, в черных джинсах и коричневой кожаной куртке, сидел на небольшом деревянном стуле, его руки были прикованы наручниками к стене.
– Снимите это с него сейчас же, – приказал нетерпеливо Дон.
– Я не сказал им ни слова, – сообщил ему Рик, уставившись на Джесс.
Джесс дала знак сыщику, который, в свою очередь, кивнул полицейскому в форме. В следующее мгновение руки Фергюсона оказались на свободе.
Рик Фергюсон не стал потирать кисти, не вскочил на ноги, как это сделали бы большинство арестованных. Вместо этого он медленно, почти спокойно поднялся, потянулся, как будто он никуда не торопился. Потянулся подобно проснувшейся кошке, как будто он и не собирался отсюда уходить.
– Я ей сказал, что мне ей нечего сообщить, – повторил он, продолжая пристально смотреть на Джесс. – На она мне не поверила.
– Пошли, Рик, – сказал Дон, подходя к нему.
– Почему-то вы мне не верите, Джесс, а? – Рик Фергюсон протянул букву "с" в конце ее имени, изобразив свистящий звук.
– Довольно, Рик! – в голосе Дона появилась явная резкость.
– Чуть не помешали мне отпраздновать День всех Святых, – сказал он, растянул губы в знакомую, злую ухмылку, неприлично просунув язык между зубами. – Откупайтесь, либо пляшите, – произнес он привычную фразу гостей на этом празднике.
Не произнося ни слова, Дон резко подтолкнул своего клиента к двери. Джесс услышала эхо хохота Рика Фергюсона, хотя он уже покинул комнату.
Глава 8
– Хочу, чтобы он был обвинен в убийстве, – заявила Джесс своему инспектору по судебному процессу.
Том Олински вглядывался в нее из-за своего письменного стола. Его круглое лицо украшали непропорционально маленькие очки в металлической оправе. Это был огромный мужичище, ростом шесть футов и шесть дюймов и весом не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Казалось, что он мог смести все, что встречалось ему на пути. Старомодные очки, бывшие в ходу в шестидесятых годах, хотя решительно не шли ему, делали его внешность более мягкой и более доступной.
Джесс ерзала в большом кожаном кресле, стоявшем с другой стороны чересчур большого письменного стола Тома Олински. Как и сам этот человек, вся мебель в его маленьком кабинете была слишком велика для этого помещения. Когда бы Джесс ни заходила в этот кабинет, у нее возникало такое ощущение, будто она – Алиса, откусившая торт не с той стороны. Она казалась себе маленькой, незначительной, несоответствующей. И она всегда пыталась компенсировать неловкость тем, что говорила громче, быстрее и больше, чем было необходимо.
– Джесс...
– Знаю, что вы сказали мне раньше, – упрямо говорила она. – Что без трупа...
– Без трупа нас поднимут на смех и выставят из зала суда. – Том Олински обошел вокруг письменного стола, надвигаясь на нее глыбой, угрожавшей выдавить Джесс из комнаты. – Джесс, знаю, что вы считаете, что этот малый совершил убийство, и, возможно, вы правы. Но у нас же нет никаких доказательств.
– Мы знаем, что он изнасиловал и измолотил ее.
– Но в суде это не было доказано.
– Потому что он убил ее, до того как она смогла дать показания.
– Докажите это.
Джесс откинула голову и уставилась в потолок. Разве она уже не говорила обо всем этом? Рик Фергюсон угрожал Конни, предупредил, что она не доживет до того момента, когда смогла бы показывать на него.
– Об этом мы знаем только с ее слов.
– А как насчет того, что он сказал мне? – спросила слишком громко и слишком отчаянно Джесс.
– Не очень убедительно.
– Не очень убедительно? Что вы имеете в виду под «не очень убедительно»?
– Просто – не очень убедительно, – повторил Том Олински, не пытаясь как-то разъяснить свои слова. – Нам бы не удалось даже пройти стадию предварительного слушания. И вы, Джесс, это знаете так же хорошо, как знаю я.
– А как насчет большого жюри?
– Даже большое жюри потребует каких-то доказательств убийства этой женщины!
– Существует много случаев, когда людей обвиняли в убийстве, хотя трупы так и не были найдены, – настаивала на своем Джесс.
Том Олински помолчал, опершись на письменный стол. Джесс почувствовала, как напряженно отреагировало дерево.
– Джесс, неужели мне надо напомнить вам, что у этого человека имеется алиби, покрывающее время исчезновения Конни Девуоно?
– Знаю... Его мать-святоша! – усмехнулась Джесс, – Он не забывает подбрасывать ей спиртное. А она снабжает его алиби.
Том Олински опять вернулся на свою сторону письменного стола и медленно опустился в кожаное кресло огромных размеров. Он ничего не возразил на это, что пугало ее больше, чем слова.
– Неужели мы просто спустим ему такое? – воскликнула Джесс. – Неужели вы на это намекаете? – Она взмахнула руками, встала, отвернувшись, чтобы он не заметил, что ее глаза наполнились слезами.
– Джесс, в чем дело? – спросил Том Олински. Но она уже направилась к двери.
Джесс остановилась, вытерла глаза, перед тем как повернуться.
– О чем вы спрашиваете?
– Вы принимаете это дело ближе к сердцу, чем следовало бы. Не поймите меня неправильно, – продолжал он. – Как обвинителя, вас выделяет одна характерная черта – проявление сочувствия к большинству жертв. Это позволяет вам видеть ситуацию в ином свете, чем всем остальным, дает дополнительные аргументы, позволяет вам бороться более упорно. Но я чувствую, что тут присутствует что-то еще. Верно? Не расскажите ли вы мне, в чем тут дело?
Джесс пожала плечами, отчаянно стараясь не допустить образа матери.
– Может быть, я ненавижу, когда концы не сходятся с концами. – Она безуспешно попыталась улыбнуться. – Или, может быть, мне нравится настоящая борьба.
– Но даже вам для борьбы нужен противник, – сказал ей Том Олински. – А в данном случае у нас такого нет. Хороший адвокат защиты – а ваш бывший муж очень хороший адвокат защиты – сделает из нас окрошку, Джесс. Нам нужен труп.
Джесс вспомнила лицо Конни Девуоно, ее горящие глаза, когда они сидели друг против друга в небольшой комнате для бесед.
«Кто позаботится о моем сыне? – спросила она. – Уж не вы ли?» – Джесс попыталась представить эту женщину бездыханной у края пустынной дороги. Этот образ появился в ее воображении легче, чем она предполагала. От нахлынувших чувств она чуть не задохнулась. Джесс так сильно сжала челюсти, что у нее заныли зубы.
Она ничего не сказала, только склонила голову в знак признания справедливости сказанных им слов и вышла из кабинета инспектора, контролирующего ее очередное судебное разбирательство. Украшения по случаю Дня всех Святых в коридорах уже сняли и заменили их видами странников в предвкушении праздника Дня Благодарения. Джесс заглянула в свой кабинет только затем, чтобы взять плащ и попрощаться с сослуживцами, на лицах которых отразилось удивление: она уходила слишком рано, хотя был уже шестой час.
И дело не в том, что ей хотелось уйти поскорее домой. Не в том, что ей не чем было заняться. И не в том, что у нее не было иного выбора, сказала она себе. Она дала себе слово. По истечении десяти дней после того, как она сказала себе: «Я просто не могу, я сыта этим по горло», она наконец сдалась на уговоры сестры и решила пойти на прием к Шерри Хосек, новой женщине в жизни отца. Обед в семь часов вечера. Бистро «110». Да. Приду. Обещаю.