– А если меня зовут Адам, мне тоже убираться?
Джесс бросила оскорбительное письмо на стол, думая, не ослышалась ли она.
– Адам?
– Вижу, что вы надели свои новые сапожки, – сказал он, войдя, когда она открыла ему дверь. – Вы меня ждали?
– Как вам удалось войти в дом? – спросила Джесс, сердясь на себя и смущаясь от того, что обрадовалась его приходу.
– Наружная дверь была открыта.
– Открыта?
Он пожал плечами.
– Возможно, Грег не закрыл ее как следует, когда уходил. – Он прислонился к дверному косяку. – Надевайте свое пальто.
– Мое пальто?
– Ну да, я подумал, что, может быть, мы что-нибудь пожуем и сходим в кино.
– А если я очень устала?
– Тогда скажите мне: «Адам, отправляйтесь домой».
Джесс пристально смотрела на Адама Стона – пряди его каштановых волос нависли над лбом, убийственная самоуверенная поза, лицо непроницаемо, как при опознании преступника в строю других людей в полицейском участке.
– Я надеваю пальто, – сказала она.
Глава 14
Они пошли смотреть фильм «Касабланка» несмотря на то, что видели его уже несколько раз по телевизору. По настоянию Джесс они сели в заднем ряду возле прохода. По дороге в кинотеатр они ничего не говорили, молчали во время просмотра фильма и перекинулись всего несколькими словами, когда после сеанса шли в ресторан. Ни разу не притронулись друг к другу.
Ресторан, расположенный на проспекте Северный Линкольн, оказался маленьким полутемным шумным заведением, которое специализировалось на ростбифах. Они сели за крохотный столик на двоих в глубине зала и только после того, как сделали заказ официанту, у которого в носу болталась золотая сережка, попытались заговорить.
– Я где-то читала, – сказала Джесс, – что когда начали снимать фильм «Касабланка», то сценарий еще не был готов, и актеры толком не знали, какую роль они исполняют и что должны делать. Бедняжка Ингрид Бергман, видно, без конца спрашивала режиссера, в кого же она должна влюбиться.
Адам засмеялся.
– В это трудно поверить.
Воцарилось молчание. Взгляд Адама заскользил по темно-вишневым стенам. Джесс взяла теплую булочку из хлебной корзиночки на столе, разломила пополам и стала есть.
– У вас отличный аппетит, – заметил он, продолжая рассматривать зал.
– Я всегда отличалась прожорством.
– Ваша мама учила вас доедать все, что лежит на тарелке?
– В этом не было нужды. – Она быстро проглотила одну половину булочки и принялась за вторую.
– У вас, наверное, отличный обмен веществ?
– Я заметила, что частая истерика не позволяет толстеть, – поведала ему Джесс, отправляя в рот очередной кусок, одновременно думая, почему им как-то неловко вдвоем. Им было легче общаться, когда они едва знали друг друга. Вместо того, чтобы чувствовать себя непринужденно, каждая новая встреча приводила к еще большей напряженности, как будто они впадали в эмоциональное оцепенение. Возможно, вызванное ими самими.
– Мне не нравится слово «истерика», – произнес он после продолжительной паузы.
– Что в нем вам может не нравиться?
– Оно несет в себе некий негативный подтекст – объяснил он. – Я предпочитаю выражение «высокая энергия».
– Вы думаете, что это одно и то же?
– Две части одного уравнения.
Джесс задумалась.
– Не знаю. Но я знаю одно: с детских лет разные люди предлагают мне расслабиться.
– Что только укрепило негативный образ, который вы оставили о себе как об истерическом человеке. – Наконец он посмотрел ей прямо в глаза. Джесс даже вздрогнула от напряженности его взгляда. – Когда люди советуют вам расслабиться, то это означает, что именно они страдают от вашей высокой энергии, а не вы. Но делают так, что виновной чувствуете себя вы. Ловко, правда?
– Еще одна из ваших интересных теорий.
– Разве вы не помните, что я интересный малый? – Он взял хлебную палочку и откусил от нее кончик.
– Чем вы, собственно, занимаетесь, продавая обувь?
Он рассмеялся.
– Разве вас задевает то, что я продаю обувь?
– Почему это меня должно задевать?
– Дело в том, что мне нравится продавать обувь, – сказал он, отодвигая стул и вытягивая под столом ноги на их полную длину. – Каждый день я прихожу на работу в десять часов утра, ухожу домой в шесть вечера. За исключением четвергов. По четвергам я являюсь в магазин в час дня и ухожу в девять вечера. И отключаюсь, дома магазинные дела меня не занимают. Не надо готовиться к очередному трудовому дню. Никаких забот, никакой ответственности. Прихожу на работу и продаю обувь. Потом иду домой. Пришел, увидел, победил, или как там говорится?
– Но, должно быть, на вас действует удручающе, когда кто-нибудь займет у вас массу времени, а купит всего одну пару обуви или, того хуже, вообще ничего не купит.
– Это меня не волнует.
– Вы получаете комиссионные?
– Да, оплата включает зарплату и комиссионные.
– Значит, комиссионные сказываются на уровне вашей жизни.
Он пожал плечами, сел поровнее на стуле.
– Я – хороший продавец.
Ногам Джесс было тепло в новых зимних сапожках.
– Что ж, я могу подтвердить это. – Его улыбка порадовала ее. – А как относительно интеллектуальной стороны?
Казалось, вопрос поставил его в тупик.
– Что вы имеете в виду?
– Вы, несомненно, очень умный человек, мистер Стон. А в интеллектуальном плане вы получаете немного, когда целыми днями занимаетесь таким делом.
– Напротив, я встречаю самых разнообразных людей, людей ярких и интересных. На данном этапе своей жизни я получаю от них весь необходимый мне интеллектуальный заряд.
– В чем же, собственно, состоит смысл вашей жизни?
Он пожал плечами.
– Я еще не подобрал к этому ключ.
– Где вы учились в школе?
– В Спрингфилде.
– А в колледже?
– Откуда вы взяли, что я учился в колледже?
– Сама так решила.
Он натянуто улыбнулся.
– В университете Лойолы.
– Вы закончили университет Лойолы, а теперь продаете обувь?
– Разве это считается преступлением в округе Кук?
Джесс почувствовала, что покраснела.
– Простите. Я, наверное, зарываюсь. Это звучит довольно высокомерно.
– Вы говорите, как государственный обвинитель.
– Вы находите?
– Расскажите мне об убийце из самострела, – попросил он, неожиданно изменив тему разговора.
– Что?
– Всю минувшую неделю я следил по газетам за вашими успехами.
– И что вы обо всем этом думаете?
– Думаю, что вы выиграете дело.
Она расхохоталась веселым легким смехом, испытывая странную признательность за выражение такого доверия.
– Будете ли вы требовать высшей меры наказания?
– Если мне представится такая возможность, – ответила она просто.
– А каким образом казнят людей в этом штате в настоящее время?
Подошел официант с двумя бокалами бургундского красного вина.
– Смертельный укол. – Джесс быстро поднесла к губам бокал.
– Я бы рекомендовал дать вину постоять несколько минут, – посоветовал официант.
Джесс послушно поставила бокал на стол. Она невольно подметила иронию в сочетании своих слов с одновременным желанием выпить вино.
– Стало быть, смертельный укол, так ведь? Одноразовые шприцы для больше не нужных людей. Думаю, в этом есть определенная справедливость.
– Я бы не стала ронять слезы из-за таких, как Терри Вейлс, – сказала Джесс.
– Вы совсем не сочувствуете уголовникам из низшего класса?
– Совершенно.
– Попробую отгадать: ваши родители – традиционные республиканцы.
– Вы – противник смертной казни? – спросила Джесс, хотя была не уверена, что у нее достанет сил, чтобы вступить в длительную дискуссию о преимуществах и недостатках высшей меры наказания.
Наступило молчание.
– Думаю, что некоторые люди заслуживают смерти, – наконец произнес он.
– Вы сказали это так, как будто имеете в виду кого-то конкретно.
Он засмеялся, хотя и невесело.
– Нет, никого не имею в виду.
– На самом деле мой отец зарегистрирован как демократ, – сообщила Джесс после очередной длинной паузы.