– Простите, – быстро проговорила Джесс, заметив в глазах Барри искорку досады, как будто ее рассеянность объяснялась неумением свояка принимать гостей.
– Вы что-нибудь сказали?
– Шерри спросила тебя, любишь ли ты рисовать.
– Ах, простите. Я не услышала.
– Это было видно, – заметил Барри, и Джесс заметила беспокойство, появившееся во взгляде Морин.
– Я спросила просто так, – тут же пояснила Шерри, – чтобы поддержать разговор.
– В общем-то я не знаю, нравится мне рисовать или нет, – призналась Джесс. – Я не возвращалась к этому занятию с самого детства.
– А помнишь, как ты добралась до цветных карандашей и разрисовала все стены гостиной, – напомнила Морин, – и мама ужасно рассердилась, потому что стены только что покрасили.
– Я этого не помню.
– А я этого никогда не забуду, – продолжала Морин. – Мама никогда больше так громко не кричала.
– Она вообще не кричала.
– В тот день она ужасно раскричалась. Ее было слышно за целый квартал.
– Она никогда не кричала, – упрямо повторила Джесс.
– Кажется, ты сказала, что не запомнила этот случай, – напомнил ей Барри.
– Я помню немало случаев, когда она повышала голос, – заметила Морин.
Джесс пожала плечами, пытаясь скрыть растущее раздражение.
– Но не на меня.
– Всегда на тебя.
Джесс встала, подошла к рождественской сосне; в сильно порезанной руке пульсировала кровь.
– Когда мы будем украшать это дерево?
– Мы собирались сразу после ужина, – ответил Барри.
– Ты никогда не уступала, – продолжала Морин, как будто не произошло никакой заминки. – Ты всегда старалась настоять на своем. – Она засмеялась. – Я помню, как мама говорила, что ей нравиться быть с тобой, потому что приятно находиться с человеком, который все знает.
Все рассмеялись. Джесс начинало не нравиться звучание колокольчиков на ветру.
– Все мои мальчики были такими же, – продолжила эту тему Шерри. – Каждый думал, что он все знает. А когда им исполнилось по семнадцать лет, они относились ко мне, как к самой глупой женщине на земле. А когда доросли до двадцати одного года, то поражались, какой я стала умной и умелой.
Все опять рассмеялись.
– В общем нам пришлось пережить несколько очень тяжелых лет, – разоткровенничалась Шерри. – Особенно после того, как от нас ушел их отец. Да и когда он жил с нами, мы видели его редко. Но когда он ушел, мои мальчики просто распоясались. Они грубили и перечили мне, и чтобы я ни делала, чтобы ни говорила, я всегда была неправа. У нас всегда стоял дым коромыслом. Я, бывало, поступлю иначе – и тут же оказываюсь в центре ссоры, но никак не могу понять, как я там очутилась. Они говорили, что я очень строгая, очень старомодная, очень наивная. Какой бы я им ни казалась, я не укладывалась, с их точки зрения, в нормальные рамки. Мы постоянно готовы были вцепиться друг другу в глотку. И потом как-то неожиданно все они повзрослели, и я обнаружила, что сохранилась как личность. Они разъехались по колледжам, потом стали жить самостоятельно. Я приобрела собаку. Она любит без всяких условий. Сидит около двери и ждет, если я ухожу. А когда я возвращаюсь, она радуется, считает, что я самое прекрасное создание на свете. Она стала для меня ребенком, о котором я мечтала всю жизнь.
Арт Костэр засмеялся от восторга.
– Может быть, нам приобрести собачку? – спросил Барри и подмигнул жене.
– Думаю, что каждая мать переживает такой период, когда задумывается над тем, зачем ей все это нужно, – высказала предположение Морин.
И опять Джесс мысленно увидела лицо матери. Мне это не нужно, Джесс. Мне не нужно этого от тебя!
– Я хочу сказать, видит Бог, что я просто обожаю своих детей, – продолжала Морин. – Но бывают минуты...
– Когда тебе хочется оказаться на старой работе? – спросила Джесс, заметив, как напряглись плечи Барри.
– Когда мне хочется, чтобы было немного потише, – закончила свою мысль Морин.
– Может быть, нам следует завести собаку, – сказал Барри.
– О, великолепно! – воскликнула Джесс. – Что-нибудь еще, о ком будет заботиться Морин.
– Джесс... – предостерегающе произнесла Морин.
– Собака Шерри необычайно забавная, – быстро включился в разговор Арт Костэр. – Настоящий игрушечный пудель. С прекрасной рыжеватой шерстью, совершенно необычная окраска для пуделей. Когда Шерри первый раз сказала мне, что у нее пудель, я подумал: «О нет, я не могу связываться с женщиной, которая любит такую собаку». Я хочу сказать, что почти все заводят пуделей.
– И потом он увидел Кейси, – вставила Шерри.
– И потом я увидел Кейси.
– Любовь с первого взгляда.
– Ну, скорее любовь после первой прогулки, – уточнил Арт Костэр. – Однажды после обеда я пошел с несчастным песиком на прогулку и меня поразило, что абсолютно все прохожие подходили, чтобы погладить и потрепать это чертово создание. Я никогда не видел так много улыбок на лицах такого количества людей за один вечер. Шерри утверждает, что если у собак и есть какая-то сообразительность, то пудели среди таких собак.
Джесс с трудом верила своим ушам. Неужели ее отец действительно может с такой живостью рассуждать о домашних пуделях?
– Джесс всегда очень любила животных, – говорил между тем ее отец.
– Правда? Есть ли у вас какие-нибудь домашние животные? – спросила Шерри.
– Нет, – кратко ответила Джесс.
– А куда девался Фред? – спросила Морин.
– Подох. На прошлой неделе.
– Фред подох? – повторила Морин. – Очень жаль. Что, птичке нездоровилось?
– Разве можно определить, больна или здорова канарейка? – усмехнулся Барри.
– Не разговаривай о ней таким тоном, – резко заметила Джесс.
– Прошу прощения. – В его голосе было больше удивления, чем гнева.
– Каким тоном? – спросила Морин.
– Мальчики в этом году приезжают на Рождество? – неожиданно спросил Арт Костэр. Казалось, что некоторое время никто не понимал, о чем он говорит.
– Да, – ответила Шерри несколько более громким и взволнованным голосом и тем самым привлекла к себе внимание. – Во всяком случае таково было их желание. Но, конечно, невозможно узнать, что они решат в последний момент.
– Где находятся теперь ваши сыновья? – спросила Джесс, позволив опять втянуть себя в беседу. Улыбайся, не разжимая зубов, говорила она себе. Будь любезной, приветливой. Не ссорься.
– Уоррен – преподаватель физкультуры в средней школе в городе Рокфорд. Колин учится в колледже кинематографии в Нью-Йорке, хочет стать режиссером. А Майкл живет в Вартоне. Он мой антрепренер.
– Все трое умные молодые люди, – гордо заявил отец Джесс.
– У Морин диплом Гарвардского университета, – задиристо произнесла Джесс, ее решимость не ссориться улетучилась.
– Папа, ты уже встречался с ними? – спросила Морин, как будто Джесс ничего не сказала.
– Пока что нет, – ответил отец.
– Я надеялась, что смогу уговорить всех вас приехать ко мне на Рождество в этом году, – высказала предположение Шерри. – В этом случае я могла бы познакомить вас с ними.
– Отличная идея, – тут же отозвалась Морин.
– На нас можете рассчитывать, – с подчеркнутой уверенностью произнес Барри. – А ты, Джесс?
– Идея хорошая, – согласилась Джесс, стараясь быть искренней. Улыбайся, думала она. Будь любезной. Не задирайся. Не кипятись. – Что же касается обеда...
– Обед устроим в любое время, когда ты сможешь прийти, – сказала Морин.
Джесс долгим взглядом посмотрела на женщину, которая приготовилась занять место ее матери.
– Это не так уж и важно, можно обойтись и без обеда, – ответила она.
Глава 26
– Это жаркое очень вкусное, – говорила Шерри Хасек, мягко отирая розовой салфеткой рот с обеих сторон. – Теперь я редко ем мясо. Начала забывать вкус различных мясных блюд.
– Я пытался и Морин немного отвадить от мяса, – сказал Барри, – но она говорит, что росла у матери на молоке и традиционных чикагских ростбифах, поэтому что же остается делать?