А я ведь помню его по школе. Лет двенадцать назад, когда я учился в старших классах, он на две параллели младше. Было видно, что он не разгильдяй, не активист конечно, но…учился, вроде как, не плохо, где-то занимался спортом, на переменах тайком курить не бегал…Что же с ним случилось? Да, какая разница! Важно не то, что было, а что здесь и сейчас, а сейчас он ползает вокруг грязного, вонючего наркомана, делая ему дыхание рот в рот, в рот с посиневшими губами…тьфу, как противно…Рядом с ним худая напуганная проститутка, которая явно боится, что начнется облава и менты начнут прочесывать подъезд, а она, по всей видимости, «заряжена» наркотой и, если их поймают тут, ей грозит срок, либо, если повезет…ха-ха-ха, отработает и отмажется, ей шлюхе все равно терять нечего.
Этот, из моей школы, опять смотрит на меня и просит столовую ложку, чтобы засунуть этой подыхающей падали между зубами, которые сильно зажаты, по всей видимости, от большого, бля, удовольствия. Я молча смотрю на него, еще более ухмыляясь, неужели ты, скотина, не видишь, что я не докурил, что мне плевать на вас всех и на ваши никому не нужные жизни, чтобы бежать за ложкой, которую ты всунешь в рот этой сдыхающей от кайфа твари?.. Нет, я не собираюсь никуда идти!
Он кричит на меня, в его глазах я вижу сначала мольбу, потом злость, потом решимость… Решимость на что? Может вцепиться в меня зубами, я вдруг вижу в его глазах лютую ненависть к себе и моему отношению к ним и этой синеющей мрази, его глаза сверкают лютой ненавистью…Да я, сука, прибью этого недоноска-торчка с двух ударов, но…не убью же. А, что, если он надумает отомстить? От этих шакалов всё можно ожидать.
Внешним видом, я никак не выдаю своего смущения, однако чисто механически докуриваю сигарету в две затяжки, не смакуя вкуса табачного дыма. Фильтр, зажатый указательным и большим пальцем, так и просится быть брошенным в сторону этой смердящей троицы, но я сдерживаюсь, и щелчком выстреливаю им в стоящую рядом банку-пепельницу, после чего двигаюсь к своей двери, чтобы вынести этому ублюдку то, что он просит.
Я захожу в квартиру, прохожу на кухню, быстро достаю из кухонного стола ложку, выношу её на лестничную площадку и с презрением, как подачку, как милость швыряю в сторону наркомана из соседнего двора, за спиной которого стоит испуганная, почти уже плачущая шлюха, швыряю и возвращаюсь обратно, искренне надеясь на то, что ложка им уже не поможет реанимировать эту подыхающую залетную скотину.
Через десять минут я слышу какой-то шум в подъезде на моем этаже, слышу мужские голоса. Я выхожу и вижу, как грязного торчка, еще недавно валяющегося с синими, как у утопленника губами и сжатыми зубами, обыскивают два оперативника. Торчок стоит лицом к стене, ноги на ширине плеч, руки подняты вверх, голова повернута в пол-оборота, губы невнятно и медленно что-то бормочут в своё оправдание. На полу возле его ног лежит пачка сигарет и зажигалка, в углу валяется вынесенная мною ложка. Наркомана с соседнего двора и его спутницы проститутки нет. «Успели свалить», — подумал с досадой я, заходя обратно в квартиру.
Негодная жизнь
«…В этом мире немытом
Душу человеческую ухорашивают рублем,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно, чем быть королем…
Гамлет восстал против лжи, в которой
варился королевский двор.
Но если б теперь он жил, то был бы бандит
и вор.
Потому что человеческая жизнь
Это тоже двор,
Если не королевский, то скотный».