Я держу трость в левой поднятой руке, я стою подле толстой березы, и дерево опять же слева от меня. Он прыгнул так, чтобы дерево помешало мне достать его махом спецтрости. Молодец, соображает. Однако соображалка у него работает слишком прямолинейно, хоть и прыгнул, ха, вбок. Кого-то другого его тактический ход, быть может, и смутил бы, но не меня.
Итак, между нами толстенная береза, она не позволяет мне орудовать тростью как следует. Орудую как не следует.
Делаю шаг в обход ствола дерева, плечо замахнувшейся, вооруженной тростью руки трется о березовую кору, кончик спецтросточки цепляется за сучок, и оппонент спешит воспользоваться благоприятным моментом.
Боец в мягкой обуви буквально взлетает, подошва мокасина летит, метясь в мою замахнувшуюся руку с тросточкой, конкретно - в согнутый, поднятый локоть. Как раз этого, весьма логичного, кстати, атакующего действия я от него и ожидал.
Атакую атакующую конечность. Превращаю мишень в орудие возмездия. Бью острым локтем в летящую навстречу плоскую подошву мокасина. Вкладываю в удар весь свой вес, посылаю в атакующий локоть сгусток энергии из точки дан-тянь. Хвала Будде, пока стоял, изображая из себя статую, успел, образно выражаясь, подзарядить биоаккумуляторы.
Весь вкладываюсь в удар. У оппонента, наверное, создается иллюзия, будто врезал пяткой изо всех сил по бетонной стенке, да еще попал в торчащий из бетона огрызок арматуры. Кость и сухожилия бойца не выдерживают. Кость не сломана, но трещинка ему обеспечена, и вывих в суставах гарантирован. Боец, хотя нет, он больше не боец. И все же, падая на спину, он, молодчина, пытается достать меня другой ногой. Но это уже несерьезно. Отмахиваюсь лениво протезом.
Он упал на спину, попытался было разорвать дистанцию, перекатиться через голову. Фиг тебе, а не кувырок! Опускаю трость, работаю ею не как саблей, а на манер рапиры. Кончик трости упирается в ямку под кадыком оппонента. Стоит слегка надавить, и кирдык кузнечику. Вздыхаю устало:
- Фу-у, заколебал ты меня, кузнечик. Скажи спасибо дядюшке Семену - в последний момент перед твоим сальто-мортале я сообразил, с какой ты грядки овощ. Ноге больно?
- Терпимо, - мужественно ответил косоглазый, пошевелил головой осторожно, типа, намекая робко, чтобы я убрал тросточку. Я сделал вид, что не понимаю его намеков.
- Папашка велел, поди, меня встретить чин-чином, а ты, оболтус, решил силушки свои да технику проверить? Да, дурачок? - Немного, совсем немного усиливаю давление тростью на его шею. Пускай почувствует себя насекомым под иголкой натуралиста, ему полезно.
- Отец вам говорил обо мне?
- Когда? Мы с ним беседовали лишь однажды, и, полагаю, нас "писали" и на видео, и на аудио. Сам же твой папашка, полагаю, распорядился фиксировать ту нашу беседу.
- Как вы догадались, кто я?
- По глазам. Они у тебя косые. Не думаю, что в деревне Черниговке все жители сплошь корейской национальности. Слушай, раз ты решил со мной поиграть, значит, все в порядке, мои женщины нормально добрались и можно позволить себе расслабиться?
- Да. Ваши добрались благополучно. Отец... - он сглотнул судорожно, простите меня... Отец говорил - вы последний из НАСТОЯЩИХ. Я дерзнул проверить себя. От всей души, МАСТЕР, благодарю за урок. Прошу извинить мою дерзость.
- А если бы я тебя убил, дурачок?
- Я был готов и к этому. Но... - он запнулся, - но я хочу, чтобы вы поняли, я бы не стал вас травмировать, если бы...
- Да кабы! - грубо оборвал я. - Нахал! Думал небось, что калека хромоногий черт знает сколько времени в пути, типа, поваляю дяденьку и принесу потом глубочайшие извинения, так? А я, по твоему мнению, чего? Должен впасть в умиление от твоей филигранной техники, вспомнить себя в юности и пустить скупую ностальгическую слезу? Слушай-ка, щенок, а ну как я сейчас расстегну ширинку и помочусь на твои раскосые глаза, а?
- Самураи учили: убивай, но не унижай.
- Словечко "самурай" в переводе значит "служащий знатного господина". Я же служу госпоже Ночи, ежели выражаться высокопарно. Я призрак из прошлого, где, кстати, гуманисты-самураи вовсю пытали и унижали пойманных ниндзя, потому что они, ниндзя... Потому, что МЫ всегда презирали самурайские условности... А если бы я тебя убил, как бы потом объяснялся с твоим папашкой?.. - Я убрал трость от его горла. - Хватайся за тросточку и вставай, оболтус. Тебе сколько лет-то?
- Двадцать, - он ухватил трость, подтянулся, сдерживая стон, поджал пострадавшую ногу.
- Возьми себе трость, недоросль, - поможет скакать на одной ножке. Мда, ну мы и парочка! Дуэт хромых, блин. Далеко нам хромать-то, чадо?
- Близко.
- Поковыляли, чадушко. Кто тебя тренировал, отец?
- Отец вечно занят. Дед учил до двенадцати лет. Мне исполнилось двенадцать, когда дед умер, дальше я сам тренировался.
- Оно и видно! Физику тебе дед поставил, а мозги вправить не успел. Маску-то сними, Фантомас. Придем, не знаю где, но найдешь мне испорченную перчатку для протеза и патроны для его зарядки, ясно?
- Найду...
Черниговка действительно оказалась близко. За каких-то двадцать минут дохромали. Я расслабился, позволил себе цепляться за деревья, глотать дождевую воду и вдоволь наигрался в Макаренко, не жалея языка в воспитательных целях, все двадцать минут чехвостил молодого попутчика почем зря. А дождь лил прям-таки тропический, и гром то и дело бил по ушам, и молния хлестала землю, воюя в наступившем вдруг кромешном мраке, и проигрывала в борьбе с темнотой. Мы ковыляли не таясь, ибо у жителей Черниговки не было ни малейшего шанса разглядеть что-либо сквозь темень, усиленную дождевой завесой. Мой встречающий на ощупь отыскал засов родной калитки, последние шаги в отяжелевших, впитавших энное количество небесной влаги одеждах, не скрою - дались с трудом. Кое-как я взобрался на низкое крылечко вслед за молодым оболтусом, он постучал в дверь тросточкой, скрипнули петли, провожатый вежливо пропустил меня вперед и... Клянусь, я чуть не упал, удержался в вертикальном положении, честное слово, чудом! Клара едва-едва меня не уронила, повисла на плечах, прижалась теплой щекой к щетине на подбородке, прошептала в ухо: "Я верила, верила, бог есть!.."
Полненькая, скуластая, узкоглазая женщина, очень домашняя и уютная, мягко отстранила от меня Клару, заботливо поддержала за локоть, за тот, которым я повредил ногу, скорее всего, ее сыну. Тем временем, очевидно, ее муж кореец по имени Юлий шептался с отроком.