В отчаянии я позвонил дяде Андрею Михайловичу, который опекал меня после смерти матери. Этот милый старый ворчун отругал меня за то, что я застрял в Энске из-за этого слюнтяя Радия и теперь могу не попасть в институт. Но когда я спросил, не хочет ли он сказать, что мне следует бросить Радия, дядя не менее яростно закричал, что подло бросать товарищей в беде.
Противно вспоминать эти дни вынужденного безделья и напряженного ожидания. Радий, которого выпустили из милиции, взяв подписку о невыезде, был зол на весь мир и все порывался сбежать от меня в пивную. На мои уговоры он огрызался, что нянек ему не надо, что он прекрасно обойдется без меня и я могу ехать в Каменск один.
Может быть, после одного из таких разговоров я и уехал бы, но на мою беду Аркадий Вадимович, видимо, не доверяя сыну, сообщил телеграммой, что вышлет деньги на мое имя. Это окончательно связало меня по рукам и ногам.
Под конец мы так переругались с моим приятелем, что, когда пришли деньги, я купил себе билет в другой вагон, чтобы не видеть кислой физиономии Радия. На прощание я сказал ему:
- Теперь мы все равно опоздали, прием в институт, наверное, уже окончен.
- Не ной! - огрызнулся Радий. - Нечего набивать цену своим благодеяниям. Ты прекрасно знаешь, что отец в лепешку разобьется, а устроит нас обоих.
Я послал его ко всем чертям. Мне хотелось попасть в институт по праву, а не по знакомству.
Беспокоился я не напрасно. Мы опоздали. Прием во все каменские вузы был закончен.
Откровенно говоря, я сильно горевал. Ведь совсем не по своей вине я потерпел такую неудачу. После этого я просто видеть не мог Радия, да он и не заходил ко мне.
Дядя меня успокаивал, уверяя, что для меня даже лучше, если я годик-другой поработаю на заводе, прежде чем стану студентом, а учиться на летчика прекрасно можно и в ДОСААФе. Я начал с ним соглашаться и отправился на завод, чтобы разузнать о работе, но по дороге увидел только что расклеенный приказ военкомата об очередном призыве в армию как раз моего года.
Радий был одного возраста со мной, и, следовательно, его тоже касался этот приказ. Забыв свою обиду, я пошел к нему, чтобы договориться вместе атаковать призывную комиссию просьбой о назначении в летную часть.
Дверь мне открыла мачеха Радия - Клара Борисовна. Я терпеть не мог эту жирную, молодящуюся, фальшивую до мозга костей особу с завитыми, выкрашенными в соломенный цвет волосами и ярко намалеванным поперек расплывшихся синеватых губ малиновым сердечком.
Помню, меня всегда бросало в дрожь от омерзения при виде всюду разбросанных по квартире обмусоленных ее губами, точно окровавленных, окурков.
На мой вопрос, где Радий, она, довольно неискусно разыграв недоумение, ответила тоже вопросом:
- Разве вы его не видели в институте? Он же на лекциях. Как, разве вы не учитесь? Не попали? А я слышала, что Аркадий Вадимович очень много хлопотал за вас…
На крыльце меня окликнула Ирина. Она, видимо, слышала наш разговор с Кларой Борисовной и выбежала за мной.
- Они подло поступили с вами, - сказала она с волнением, схватив мою руку. - Я знаю, что отец хлопотал только за Радия. Скажите, можно ли что-нибудь поправить? Я заставлю отца, он должен…. Ведь это бесчестно… Только из-за них вы не попали в институт.
- Ничего не нужно. Не волнуйтесь, пожалуйста, - успокаивал я Ирину, с любовью глядя в ее полные слез глаза, нежно сжимая и поглаживая ее пальцы. В тот момент мне казалось, что ради ее искренних слов, дружеского участия можно было пожертвовать даже чем-нибудь более серьезным, чем поступление в институт.
Я уже говорил, что мое увлечение Ириной я скрывал от всех и больше всего от нее самой, но тут я не смог выдержать и невольно у меня вырвалось:
- Плохо только, что теперь я долго не увижу вас.
Не взглянув даже, какое впечатление произвели на нее мои слова, я в полном замешательстве сбежал по ступенькам крыльца и, не оглядываясь, пошел прочь, ничего не видя перед собой.
С тех пор прошло немало времени, и вот я опять был в Каменске, шел по его ровным прямым улицам и не узнавал их.
За пять лет город очень преобразился: асфальт покрыл главные магистрали, вдоль тротуаров выстроились, как на параде, шеренги нарядных серебряных светильников с двойными матовыми шарами, точно из-под земли, поднялись на пустырях новые многоэтажные здания, появилась масса зелени и цветов. Он расцвел и помолодел, мой город, город моего детства, моей юности, лучший из всех городов, старый милый сибиряк - Каменск. И опять я пожалел, что нет у меня здесь близких. «А няня Саша! - вдруг вспомнил я. - Ведь она, наверное, по-прежнему живет у Роевых».