Мы отобрали четверых самых надежных девочек из нашего класса и, видимо, не ошиблись в них. С тех пор прошло уже несколько лет, все мы окончили школу и поступили, кто в медицинский, кто в педагогический институт, а все-таки продолжаем посещать госпиталь, ставший для нас родным.
Я отвлеклась от того, что хотела вначале записать в дневник. Пишется мне сегодня необыкновенно легко, слова точно сами льются из-под пера. Незаметно бежит время, точно в разговоре со старым, близким другом, которого давно не видела. Хочется рассказать ему все, что произошло за время разлуки, вот и мечешься от одной темы к другой, забывая о главном.
Сейчас уже полпервого ночи. Няня давно спит, мирно посапывая носом. Ночная лампочка с глубоким абажуром освещает только мой стол. От печки веет теплом. Я сижу, закутавшись в мягкий халатик, сунув ноги в меховые туфли, и пишу, пишу, почему-то все откладывая то, ради чего я и взялась сегодня за тетрадь. Верней всего, об этом я и не стану писать. Нужно еще много подумать, проверить временем. Может быть, завтра или через неделю все забудется, и мне даже стыдно будет вспомнить о той встрече, что так внезапно взволновала меня, и о тех чувствах, которые она во мне подняла. Сегодня весь день я ощущаю какой-то прилив сил и неясное чувство надежды, что еще не все потеряно, что жизнь нашей семьи еще может наладиться. По крайней мере, можно будет как-то повлиять на брата.
А в семье у нас плохо, очень плохо. Брат бездельничает, часто где-то пропадает и возвращается домой пьяным. С отцом и мачехой у него постоянные стычки, чаще всего из-за денег. Отец за последнее время стал вовсе не похож на себя, какой-то сумрачный, нервный, раздражительный. Раньше я считала, что в его скверном настроении виновата Клара. Мне казалось, будто отец ревнует ее к Арканову, но теперь я убедилась - ему совершенно безразлично, что она делает, с кем и о чем говорит. Видимо, источник его волнений и неприятностей где-то вне нашего дома, и я не могу ничего сделать, чтобы разогнать тучи, постоянно омрачающие его лицо. Я очень люблю отца, мне больно, что он страдает, но я не знаю, что сделать, как поступить, чтобы он был опять весел, жизнерадостен, как прежде. Его спросить нельзя. Он опять раскричится, а посоветоваться мне не с кем.
Может быть, в наше время это и дико, что у нас могут быть одинокие люди, которым некуда идти, не с кем поделиться горем, но я чувствую себя страшно одинокой. Как-то я сказала об этом Валентинке. Она, конечно, напустилась на меня. «Как это может быть, - кричала она, - что комсомолка, общественница, одна из активнейших, как сказал секретарь райкома комсомола, у которой десятки подруг, готовых за нее в огонь и воду, и вдруг считает себя одинокой?!»
Это был несчастный день, когда я с отчаяния, после страшной домашней сцены, разыгравшейся из-за этого отвратительного Арканова, которого мои родные навязывают мне в мужья, рассказала Валентинке о наших семейных неурядицах. Что тут поднялось! Ужас! В своем искреннем желании помочь мне Валентинка разблаговестила о моих несчастиях чуть ли не всему институту и едва не добилась, чтобы вопрос об отношении ко мне моих родных был поставлен на комсомольском собрании. Она вовсе не задумывалась над тем, какой катастрофой для меня явилось бы такое собрание. После него мне нельзя было бы показаться домой.
К счастью, среди наших комсомольцев нашлись рассудительные люди, и затея с проработкой моих родных была отвергнута. Мне посоветовали уйти из семьи, обещали помочь добиться места в общежитии. Но этому совету я последовать не могла. Это было бы предательством. Как бы я бросила своих в тот момент, когда они глубоко несчастны! Мне кажется, что я еще как-то смогу найти способ помочь им, особенно Радию. Ведь хотя он и старше меня, но иногда, правда, очень редко, прислушивается к моим словам.
С отцом значительно труднее. Раньше он был, хотя и малозаботливым, но ласковым и добрым, теперь же он или старается меня не замечать, или кричит по каждому ничтожному поводу, что я его враг, что я не хочу ему помочь. При этом я не могу добиться у него прямого ответа, в чем должна заключаться моя помощь? Я чувствую, что дело касается Арканова. Но этого они от меня не добьются.