— Ни фига себе! Никитка, это ты? Ты что с собой сделал? Вот это плечи! А рост у тебя теперь какой?
Я восхищенно тараторила, рассматривая новую фигуру друга. Обалдеть! Это же просто Вау! Нам с Катькой и раньше было непросто выдерживать натиск Никитиных поклонниц, но то, каким он стал за два месяца просто не поддается объяснению.
Наш высокий спортивный друг еще прибавил в росте, сильно раздался в плечах и нарастил добрый десяток килограммов мышечной массы.
— Проходи скорее, по ногам тянет, — я завязала полотенце на груди и повела плечами. — Ты меня из душа вытащил, даже не вытерлась.
Никита выглядел слегка пришибленным и это я ещё смягчила. У друга явно были какие-то проблемы, но не разговаривать же мне с ним, стоя в луже воды. Ничего, мой добрый славный Никитос, вместе мы со всем справимся, дай только обсохнуть.
— Давай-давай, — я подтолкнула друга в спину, направляя его к гостиной. — Я мигом.
Дверь в ванную я оставила приоткрытой, чтобы иметь возможность продолжать разговор и периодически выглядывала в коридор, чтобы посмотреть на своего грустного и заторможенного друга.
— А я, как приехала, сразу за уборку. Два месяца, считай, никто не жил. Пылищи! До сих пор, кажется, на зубах скрипит. — Я натянула трусики, застегнула бюстгальтер и взяла в руку банку с кремом. — А что у тебя с телефоном? Мы с Катькой сегодня-завтра хотели погулять и посидеть где-нибудь. В Корчме летник работает, не знаешь? Давай завтра туда? А то мне в понедельник в институт нужно уже. У тебя как сессия? Без долгов закрыл?
Я накинула халат и вышла из ванной, на ходу завязывая пояс.
Никита стоял на том же месте, на котором я его оставила, в коридоре напротив входа в гостиную и смотрел в пол. Ладони он прятал в карманах джинсов, плечи держал опущенными и казался таким потерянным и одиноким.
— Никит… - я подошла вплотную, испытывая чувство вины за свою пустую болтовню. У друга случилось что-то нехорошее, а я тут пристаю со своими планами. — Ну что с тобой? С мамой все в порядке?
Никиту тёть Люба растила одна и более теплых отношений, чем между ними, я не встречала.
Никита отрицательно мотнул головой и еле разомкнул губы, чтобы сказать:
— С мамой все хорошо.
Голос друга звучал глухо и надтреснуто, и меня накрыла волна жалости. Я подошла к Никите ещё ближе, обняла его за талию и прижалась щекой к твердой рельефной груди, обтянутой тонкой тканью футболки. Щеку обожгло жаром.
— Никит, да у тебя температура! Ты заболел?
Я отстранилась, подняла голову, чтобы посмотреть в лицо другу и поразилась тому, насколько изможденным и измученным он выглядел. Его впалые щеки покрывала двухдневная щетина, под глазами залегли темные тени, сухие губы кривились в печальной усмешке.
— Никита… - я протянула ладонь и провела пальцами по колючей щеке, от виска к подбородку и вздрогнула от резкого и неожиданного движения.
Никита перехватил мою ладонь и прижал к своей груди.
— Ты чего? — нервно засмеялась я, маскируя испуг.
Никита молча смотрел на меня незнакомым взглядом, а я совершенно не понимала, что происходит. Грудь под ладонью вибрировала и обжигала, словно я трогала не родного человека, а дикого зверя и, судя по температуре тела, этот зверь был драконом.
— Никит, давай-ка ты присядешь, а я посмотрю в косметичке жаропонижающее. Мама мне в дорогу собрала целую аптечку.
Я все ещё пыталась улыбаться и говорить непринужденно, но беспокойство, смешанное со страхом и неловкостью, уже отравило радость встречи. Таким странным я Никиту ещё не видела, а жизненных ситуаций нами было пережито множество. Я подавала ему туалетную бумагу и выносила тазик, когда Никитос подхватил ротавирус. А потом он делал для меня те же самые вещи, поскольку вирус оказался чрезвычайно заразным, а я восприимчивой.
Никита покупал мне прокладки, а я прятала у себя его сигареты, когда он недолгое время курил. Я видела друга весёлым, грустным, обиженным, уставшим и больным. Разным. Но не таким, как сейчас.
— Пойдем, — я потянула руку на себя, попыталась повернуться, чтобы взять сумку с косметичкой и ойкнула от сильного рывка.
Никита не отпустил ладонь, более того, — свободной рукой он схватил меня за локоть и толкнул на себя, прижимая к груди и торсу и плотно обхватывая руками.
— Никита! — В лёгких кончился воздух и тошнотворная волна страха ударила под колени, сгибая их.
Новый резкий рывок, поворот, и вот я сижу на комоде в коридоре, широко, до боли и сопротивления в мышцах, раздвинув ноги. А между бедер у меня, до неприличия тесно прижавшись, стоит Никита и, словно ему недостаточно этой запредельной близости, давит своим жёстким напряжённым телом.