— Кость, — как-то вдруг жалобно позвала она.
— Да, синичка?
— Я боюсь. Можно я у тебя переночую? Марина же поймет, правда?
Я поперхнулся и закашлялся от неожиданности. И от понимания, что сейчас обязательно случится гадость. Крупная гадость. Потому что я столько раз мечтал услышать от Ольги эту фразу, что все двери, кроме двери в неприятности, давно и прочно закрыты.
2
Когда мне было десять, я понял, что мечты не сбываются. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Стоит представить себе что-то — не важно, книгу Саббатини под елкой или поездку к морю летом. Даже если вызов к доске на географии, оно все равно не случится. Некоторое время я пытался понять, почему так? Строил сумасшедшие теории, читал запоем учебники по физике и дефицитную переводную фантастику — Кларка, Бредбери, Хайнлайна и Саймака, штудировал энциклопедии и допытывался у отца, что такое время и вероятности. Результатом всего этого стали отличные оценки по естественным наукам и литературе, законная отцовская гордость и полная каша в голове. Вскоре я устал искать ответы, разочаровался в физике и фантастике, и решил, что Платон был неправ: бытие определяет сознание, материализм суть истина и нечего забивать мозги всякой ерундой. Тем более, на дворе был конец восьмидесятых, в телевизоре светил прожектор перестройки, в Огоньке публиковали Солженицына, и казалось, что скоро случится что-то очень хорошее.
Наверное, слишком многие ждали этого хорошего и проживали его заранее. И прожили все вероятности — для реальности ничего не осталось.
В начале девяностых я думать забыл о вреде мечтаний, слишком интересно стало жить. Привычный мир рухнул, обломки его активно растаскивали для постройки новых, отдельно взятых светлых будущих те, кто не мечтает, а сразу делает. Мои родители были не из таких. Университетские преподаватели, для которых и материализм — идея.
Я лишился их в девяносто третьем, в середине марта. До сих пор пытаюсь убедить себя, что не виноват, но не получается. Никак. Ведь был уже достаточно взрослым, чтобы понимать: мечты — это самое страшное оружие массового поражения. Ничто не убивает так много и так надежно, как мечты о всеобщем добре и справедливости...
В тот понедельник мне исполнилось восемнадцать. Я возвращался домой после ансамбля, усталый, голодный и счастливый. В кармане лежала "Чайка", которая Джонатан Лингвистон — подарок Ольги. Дома ждали родители и торт со свечами. Может быть, если бы я не был таким счастливым и таким голодным, все бы случилось иначе... Но обещанный мамой наполеон стоял у меня перед глазами, когда я ехал в маршрутке, дразнил ванильным запахом, пока я бежал к дому. Я уже чувствовал его вкус во рту, когда у подъезда увидел отъезжающую скорую.
С тех пор я ненавижу сладкое. От вида крема тошнит — мама успела смешать крем и раскатать тесто, когда с ней случился инфаркт. Папа уехал вместе с ней и не вернулся. У него тоже оказалось слабое сердце, а может, он просто не умел жить без мамы.
Что было бы, если бы я не закрыл ту дверь? Не знаю. Может быть, от меня ничего не зависело, и что бы я себе не думал, все равно бы случилось именно так. А может быть, и правда невозможно войти в одну реку дважды, даже если первый раз это только идея реки.
Не знаю, что было бы со мной, если не Ольга, и не хочу вспоминать ту весну. Именно тогда мне стали сниться эти бестолковые сны о будущем, именно тогда я вывалил Ольге все о вероятностях, идеях и антивизуализации. И осознал, что никогда Ольга не будет моей — потому что я не в силах не думать о ней, не представлять... И неважно, действуют мечты на реальность или это тоже какой-то вид негативного предвидения, но я не могу рисковать — лучше у меня будет её дружба, чем ничего.
О моих сумбурных "откровениях" Ольга не вспоминала до выпускного бала. К тому моменту она была замужем во второй раз, я по-прежнему оставался её лучшим другом. Второй мистер Судьба считал меня голубым, наверняка с подачи жены. Зато не ревновал, когда я провожал Ольгу до метро после третьей пары, а потом мы смотрели закат с Большого Каменного или последними уходили с банкетки напротив "Явления Христа" — на эту картину что я, что Ольга могли смотреть бесконечно.
"Я не настолько талантлива, чтобы стать звездой, Кость, — сбивчиво говорила она, расплескивая третий бокал вина: вчера сдан последний гос, сегодня выпускной, а завтра — неизвестность. — Концертмейстером самодеятельности ДК "Светлое Вчера" не пойду. Хватит, надоело считать копейки. Послезавтра собеседование, и если возьмут в "Смит и Смит"... Я боюсь, Кость. Вдруг им не понравится мой английский? Или..."