– Дура ты моя, дурочка! – подошел я к ней и попытался обнять.
– Дура?
– Да, безумная.
– Тебя это заводит? – увернулась она.
– Да.
– Я всегда знала, что безумие – это моя сильная сторона, – она схватила вазу с цветами со стола и шмякнула ею о пол. Ваза с грохотом расплескалась фарфоровыми каплями по ковру, а подаренные цветы тут же превратились в некрасивые водоросли и растеклись по паркету. На шум оглянулись жители соседних столиков. Из паркета вырос официант, которому Елена успела мило улыбнуться и процедить через губы: «Извините, случайность». Тот молча начал сметать фарфоровые осколки любви.
– Хватит истерить! – стряхнул я с себя капли внезапного дождя.
– Это не истерия, это – артистизм, – она взяла в руки блюдо, на котором только что еще жила ваза.
– Ну, перестань, я прошу тебя, давай спокойно во всем разберемся.
– Да, я – неудовлетворенная дура, которая хочет, чтобы ее любили всеми средствами и способами, даже самыми неприличными.
– Ты хочешь сказать, я тебя не люблю? – пытался я объясняться как можно тише, чтобы не привлекать свидетелей. Но они уже были наготове и ловили каждую фразу ловушками своих ушей, будто всю жизнь играли в бейсбол.
– Я не хотела бы говорить. Но ты сам об этом написал.
– Как ты не понимаешь. Ты внимательно читала? Я же написал в своей книге про общество без масок с нормальными порывами.
– Мне они не показались нормальными. На грани извращений. Именно то, чем мы можем питаться только в наших фантазиях.
На слове «извращений» официант поднял голову: видно было, что оно его заинтересовало. Мне кажется, он даже готов был сам предложить нам тарелку на бой, лишь бы досмотреть драму до конца.
– Так вот о чем твоя постоянная задумчивость?
– А твоя разве нет? Только не надевай на себя маску праведника. Так ты все-таки спал с ними?
– Хорошо, считай, что я переспал со всеми женщинами, которых только встретил.
– Я знаю, что у тебя их было достаточно.
– Ну и что это меняет? – подозвал я официанта, чтобы рассчитаться за этот порыв чувств.
– Теперь, может, я тоже хочу и именно так, как ты описал.
– Прямо здесь?
– С ума сошел?
– Нет.
– А жаль, похоже, по мне так никто и не сойдет с ума. Разве что эта бедная ваза.
– Почему бедная?
– Ваза без цветов, что женщина без любви – бедна.
Спутник
– Почему осенью резко падает настроение?
– Потому что все позитивные люди сбиваются в стаи и улетают на юг.
– А мы почему до сих пор здесь?
– Мы – одиночки, мы – психи, мы пытаемся поймать кайф от листопада, – ответила мне Люба, лежа в моих объятиях.
Осенью лирика была налицо. Это было видно не только на моей блаженной физиономии – такая бывает, когда человек влюблен или душевно болен, что одно и то же; стихи лились из меня, как из рога изобилия. Мой рог изобиловал по воскресеньям. В воскресенье на почте был выходной, и никто нам с Любой не мог помешать наслаждаться обществом друг друга среди писем, посылок и бандеролей. Никого нельзя было так послать далеко, как посылки. Мы посылали все и всех подальше и наслаждались друг другом.
Каждое воскресенье ждал, как Новый год. По воскресеньям я воскресал. Но скоро воскресенья стало не хватать, этого для любви показалось чертовски мало.
Мне, такому любителю получать знания, познавать что-то новое, после встречи с Любой сидеть в школе за партой по шесть часов в день иногда становилось невыносимо.
Эту задачку я решил легко. Просто стал прогуливать по одному уроку. Начиналась перемена, я шел на почту и приходил к следующему уроку. Трудно ходить на уроки, когда в голове полярное сияние хрустальный светом озаряет полнеба, а под ногами только примитивные ноты снега: хрум-хрум. От почты и дома, где жила Люба, до моего дома было восемь километров. Благо, школа в Печенге находилась в пяти минутах от почты. Утром в школу учеников из Спутника, где я жил, в Печенгу отвозил автобус, а после школы в 14:30 привозил обратно. По субботам я со своей группой играл на танцульках. И единственная ночь, которую я мог проводить с Любой, была с субботы на воскресенье. Поэтому дневные короткие встречи были как нельзя кстати, словно приятный десерт в рутине будней. Их можно было сравнить с бесконечностью заполярных сопок, так похожих друг на друга. Среди которых так легко было заблудиться, сгинуть, пропасть, потому что одна была вылитая следующая. А пропадать никак не хотелось, потому что в ушах звучали Битлы.
* * *
Проснувшись к полудню, я не сразу понял, где нахожусь, но вспомнив прошедшую ночь, ощутил приятную истому по всему телу. Любы опять не было. Я начал нервничать, представляя, что еще с ней может приключиться. Неужели она пошла мириться со своим Русланом. Мне не хотелось об этом думать. Вспомнив про «носочки в тазике», я постарался насмешить себя карикатурой в журнале «Крокодил», который странным образом оказался в моих руках, надпись под рисунком вызвала легкую ухмылку, но это не сильно помогло. Чтобы как-то унять ревность и успокоиться я вспомнил слова отца («не знаешь, что делать, не суетись, изучай дислокацию») стал осматривать помещение.