План такой: Джон, Марк и Бонни сообщат мне, где мы находимся, когда до Флориды останется 10 часов. Не важно, насколько довольны они будут происходящим до этого момента, как не важно и полное отсутствие прогресса. Я не ведаю, где мы, до десятичасовой отметки на навигаторе Бартлетта. И в этот день, 25 сентября 2011 года, моя Команда очень обеспокоена, пока я остаюсь в полном неведении.
Я знаю, что возвращение к медленному брассу после каждой сотни гребков вольным стилем не способствует моему прогрессу. В нормальных условиях я делаю без остановки около тысячи гребков, не меняя темп и стили. Я запрещаю себе ныть и жаловаться. Ворчание – плохой попутчик. С другой стороны, мне нельзя остановиться на минуту, чтобы перевести дух и сказать себе парочку мотивирующих фраз. Я больше не могу просить себя быть сильной. Это отнимает время. Минута на то, чтобы расслабиться, еще минута – чтобы размять ноги. В результате лишние минуты растут как снежный ком, и вы уже не замечаете, как подобные остановки занимают уже пять или десять минут. Это путь в никуда.
То, что мы делаем, похоже на игру в вышибалы: если хочешь победить, играй до конца. Прервать меня может только Бонни и ее сигнал о времени приема пищи.
Однако после коротких периодов брасса я начинаю останавливаться. Мое тело корчится в судорогах. Бонни как можно заботливее и ласковее просит меня уделять каждый час больше времени вольному стилю. Это важно. Я действительно понимаю, что она имеет в виду. Если я не увеличу скорость, то мы просто не пройдем запланированное расстояние. У меня не получится добраться до Флориды самостоятельно. Я пытаюсь изменить ситуацию. Но с моими мышцами явно что-то не так, они ослабели из-за нехватки кислорода. Я опять плыву брассом, а потом вообще ложусь на спину, чтобы отдохнуть и глотнуть побольше воздуха. (Позже в документах я обнаружу, что тот список медикаментов, напечатанный на двух листах с единичным интервалом между пунктами, воздействовал на мое тело если не больше, то по крайней мере не меньше, чем сам яд медузы.)
Когда солнце стояло в зените, я увидела Бонни и Марка, стоящих возле станции. Что-то должно случиться. Также по прошествии некоторого времени я узнаю, что это был их последний разговор с начала рассвета, ознаменовавшего наступление 25 сентября. Бартлетт детально изучал свои диаграммы, произвел подсчеты. Это конец. Я слишком сильно пострадала, чтобы плыть дальше на север.
Бонни зовет меня. Марк, Джон, Кэндис и Джон Роуз собираются на станции. Остальные товарищи по Команде стоят чуть выше. Бартлетт произносит это вслух. Время в воде – 44 часа и 36 минут. На данном этапе потребуется еще как минимум 70 часов, чтобы достичь берега Флориды. Нам придется высадиться на Багамах.
Все плачут. Бартлетт говорит мне, что это самый худший момент в его жизни и он никогда и никому не сообщал таких ужасных новостей. Он хочет доказать мне, что представляет, через какие испытания я прошла, что мне пришлось преодолеть. Для Джона настоящей честью было стать свидетелем нашего общего подвига Геракла. Они приближаются ко мне, жмут мне руку, гладят по голове. Я не хочу слез. Я почти отпрыгиваю от Voyager, и разражаюсь тирадой: «Это не то, ради чего я столько работала! Чертова медуза, неужели она все испортила? Это не благородный Путь марафонца! Даже не спорт! Чертова медуза отравила мое существование!»
Правда в том, что жизнь не всегда становится тем, что мы представляем.
Я подплываю в самый центр нашей флотилии, чтобы поприветствовать людей на остальных четырех лодках. Я слишком ослабла после двух укусов. Нет никакой надежды, что мы достигнем Флориды.
Наблюдатель Стив Мунэтоунс заявляет нашей Команде, что за его долгий опыт наблюдений за подобными заплывами он никогда не видел, чтобы пловец оставался в воде еще 42 часа после укуса кубомедузы.
Я понимаю, что никакие цитаты и самостоятельные просьбы сейчас не сделают мои мышцы сильнее и не успокоят сердцебиение. Бонни и Марку я говорю о своем решении оставаться в воде хотя бы до наступления сумерек. Я думаю о нашей Команде. Надо собрать последние силы и волю в кулак. Проплываю полминуты и на 20-м гребке даю Бонни знать, что не могу двигаться.