Дайверы потрудились, изготовив для меня защитную маску из хлопковой толстовки с капюшоном.
Она не идеальна: просто кусок хлопчатобумажной ткани с прорезями для глаз и рта, чтобы я могла дышать. Бонни осторожно надевает мне лайкровые носки и перчатки. И рашгард! Все, что нагромождено на меня, вызовет огромное сопротивление. Нагрузка на плечи возрастает в геометрической прогрессии. Но ни один из элементов этой кустарной защиты не противоречит правилам, и она необходима мне, чтобы выжить. Безусловно, мы просто цепляемся за последнюю соломинку. Мы уже знаем, что рашгард не остановит ядовитые щупальца, которые будут искать мою кожу.
Джон объявляет, что мы достигли точной широты и долготы, откуда меня отбуксировали. Флотилия застыла в положении «начало движения». Сердечные аплодисменты, слышимые с каждой лодки, отзываются эхом в этом, наполненном чернеющей темнотой уголке земного шара. Мы снова заодно.
Я выскальзываю в море, оглушаемая гудками на лодках и криками поддержки моих товарищей. Они даже не представляют, насколько нужны мне сейчас. Мы официально в категории инсценировок, и это меня крайне не радует. Я бы даже назвала произошедшее позором, но назад все равно не поверну.
Сердечные аплодисменты, слышимые с каждой лодки, отзываются эхом в этом, наполненном чернеющей темнотой уголке земного шара.
Я гребу слишком медленно. Мне трудно вдыхать полной грудью. Легкие работают вполсилы. Мое тело истощено, но желание сильнее слабости. В моей голове, левой и правой руках, во всем теле громом раздаются слова, сказанные Черчиллем: «Никогда не сдавайтесь… Никогда, никогда, никогда, никогда…»
Я почти ничего не помню из событий второй ночи. Долгие часы в темноте я плыву вслепую, потеряв контроль над происходящим. Без сомнений, вторая ночь стала решающей в моей схватке с опасностью. Периодически я плыву брассом – так легче отдышаться после сотни гребков в свободном стиле. Когда мои мышцы истощаются окончательно из-за нехватки в них кислорода, я переворачиваюсь на спину, задыхаясь и сдерживая грудь руками, словно умоляя легкие восстановить подачу кислорода и успокоить пульс.
Каждый новый час приносит все больше страданий. Но мы продолжаем. Мне вспомнились 70-е, когда я была большой фанаткой ночного плавания. Рассекание волн под усыпанным звездами ночным небом казалось мне магическим действом. Солнце не светило мне в глаза, я всегда ощущала приятную прохладу… А сейчас ночь превратилась в настоящий кошмар. Бонни умоляет меня продержаться до рассвета.
Лето закончилось, в сентябре день становится короче, а ночь заметно возрастает. Я практически собираю остатки сил для каждого следующего гребка, приближающего заодно и восход солнца. Тогда я сниму всю одежду, останусь в купальнике, на мне не будет ни носков, ни перчаток. Странно, но мне очень тяжело двигать руками в легчайших перчатках из лайкры. Каждое большое усилие наталкивается на гигантское сопротивление, и каждый гребок требует пристального внимания. Хорошая новость в том, что меня не ужалили снова. Интересно, может, вся эта «роба» не бесполезна? Или медузы атакуют только в сумерках?
Я увеличила время вздоха, теперь мне приходится гораздо выше поднимать голову из воды, чтобы увидеть, как исчезают звезды. Из иссиня-черного небо стало ультрамариновым. Я приостанавливаюсь и спрашиваю Бонни, можно ли теперь снять маску и кофту. Она просит подождать еще час, до того, как взойдет солнце. Через час, я уже не могу сдерживаться и начинаю петь «И восходит солнце» (Here Comes the Sun) The Beatles:
Прошло приблизительно 36 часов, и, не считая двух из них, когда мы только-только отходили от Гаваны, все это время мы тратили на преодоление кризиса. Как же много я песен хотела спеть, сколько числовых прогрессий просчитать… А теперь мне это не нужно.
Джон Бартлетт, главный штурман, не питает на наш счет больших надежд. Ему следует творчески подойти к процессу и вывести нас на северо-запад, толкая в тиски несущегося на восток Гольфстрима. Пока он ужасно недоволен всем, что произошло за последние 36 часов.
Мне никто ничего не рассказывает про наше местоположение. Правило Бонни, не поддающееся обсуждению: ответом на вопрос Дианы «Где мы?» должно быть молчание. Кто-то, посмотрев на GPS, может небрежно бросить: «55 миль от Гаваны», ни к кому конкретно не обращаясь. Это разжигает в нас азарт.
Но неизвестно, как долго продолжится прогресс. Все очень непредсказуемо и зависит от погоды, ветра, подводных течений, опыта общения с океанскими обитателями. Успех в первой половине поездки не означает, что и вторая завершится удачно. Я не выискиваю взглядом пальмы днем и огни городов ночью. Все, что я вижу, – это горизонт с его угнетающей своей продолжительностью линией. В такие моменты я сразу перестраиваюсь, перестаю жаловаться и продолжаю работу. Моя голова, словно она принадлежит роботу, ровно 52 раза поворачивается в сторону Voyager. Я никогда не позволяю себе интересоваться нашим местоположением и уровнем достигнутого прогресса. Да мне никто и не отвечает никогда. Это же главное правило!