— А сейчас, когда принцессу Суэллу убили, ему нужно срочно жениться.
— Что?! — я почти закричала, закрыла себе рот ладонью, но всё же некоторые недовольно обернулись и подарили мне взгляды, полные обещания кровавой расправы. Я жалко улыбнулась, всё ещё прикрывая рот ладонью. Всем своим видом я постаралась показать, что очень сожалею, что отвлекла людей от такого зрелища и искренне желаю самых приятных впечатлений.
Потом зажмурилась и попыталась прийти в себя. В голове пульсировало, пальцы на руках и ногах были ледяными.
— Принцессу Суэллу убили? — еле пролепетала похолодевшими губами.
Ариша мельком взглянула на меня и вновь уставилась на самого завидного жениха этого королевства:
— Ты газеты хоть иногда читаешь, дева? Крику было ещё неделю назад. Иностранная принцесса, говорят, это сделала. Да только вряд ли просто так она это сделала, не иначе принц Лев ей приглянулся. Хотя тут все как-то странно — убить соперницу. Может, у них там, в Оландезии женщины и дерутся за мужчин, не знаю. Они там все дикари и ненормальные.
Мне хотелось сказать, что не все, не дикари и не ненормальные, но слова застряли в горле. И тут ко мне пришла убийственная по своей сути мысль: меня считают убийцей принцессы Суэллы? А я ведь даже не знаю, что там произошло во дворце.
И мне вспомнился первые мои часы в Академии: ректор, которая не стала допытываться о моём настоящем имени, не задала ни единого вопроса об отце, напряженная, как натянутая струна до самой моей клятвы. Хотя увидеть струну в кругленькой женщине было трудно…
— Повторяй за мной, дочка: клянусь, что поступаю в Академию для того, чтобы учиться, чтобы стать магом…
— …стать магом! — от всей души говорю я.
— … что прячусь в стенах Королевской Академии Магии от противящихся моему желанию учиться…
— …учиться! — вторю я и чувствую, как слёзы подкрадываются близко-близко.
— …я не совершала преступлений… — узкие глаза ректора смотрят на меня так, что я чувствую их, как острые копья на своём лице!
— не совершила преступлений… — вторила я, пытаясь загнать слёзы вглубь.
— ни против человека, ни против Короны…
— … ни против Короны… — предательские слёзы всё же покатились из глаз, а я думала о том, какое это счастье, что всё таки смогла избежать страшной участи, которую готовил мне отец и его шакалы. И от чистого сердца горячо добавила: — И пусть я погибну, если меня будут к этому принуждать!
Узкие глаза Тэкэры Тошайовны на мгновенье широко раскрылись, но тут же вернулись к привычному виду узких щелок.
И она выдохнула. Я не могла ошибиться — это был явный вздох облегчения. Всё же ректор не полностью доверяла моему рассказу. Я бы, пожалуй, тоже не доверяла…
Я думала, что теперь-то она станет меня расспрашивать, почему я такие слова добавила к клятве, какие обстоятельства и что за люди, и почему же я всё-таки решила прятаться в Академии. Но ничего подобного не произошло.
О чем Тэкэра Тошайовна спрашивала, так о моей матери. Собеседницу интересовали её судьба и смерть. Оказывается, госпожа ректор немного знала о роде моей матушки, о роде Канпе, она сама была откуда-то из тех же краёв, хоть знакома и не была лично ни с одним моим родственником. Потому дотошно расспрашивала меня ещё и о том, как мама учила меня, что рассказывала о магии, какие книги давала читать. А вот отцом абсолютно не интересовалась. Зато спросила то, от чего я онемела:
— Дочка, как и когда твоя матушка предполагала распечатать твой дар?
Я, только-только затолкавшая слёзы поглубже, ошарашено уставилась на Тэкэру Тошайовну и только смогла выдавить:
— Распечатать?!
Узкие черные глаза стали ещё уже, а госпожа ректор посмотрела на меня долгим-долгим взглядом.
— Ты не знала, что у тебя есть магический дар?
— Я думала… Он всегда был такой маленький… И кое-кто очень сожалел, что дар мне не передался от матери… Что я такая… — тут проклятые слёзы опять стали наполнять глаза, — ни к чему не способная…
Я закусила губу, чтобы позорно не разрыдаться. А Тэкэра Тошайовна сделала брови домиком, и на её губах мелькнула едва заметная улыбка:
— Дочка, тот тонкий ручеёк, что есть сейчас у тебя — как пар, который паровозу нужно стравливать, чтобы не взорвался котёл. Магия — субстанция почти живая, и запереть её без последствий не получается, поэтому ей оставили небольшой выход. Но это лишь крохи твоего настоящего дара. Поэтому я и спрашиваю о том, как и когда планировалось снять печать. Подумай, вспомни.
— Мама мне ничего не говорила, — я задумалась, анализируя свои воспоминания. Мама никогда не учила меня нарочно. Она будто играла. И так было всегда. Даже когда я была уже большая, лет десяти, наверное, помню, сердилась на неё, просила просто рассказать или показать, а не играть в эти детские игры. Она только смеялась и говорила, что пока я ребенок — только игры, только так. «Ты вырастешь большая, мы с тобой уедем далеко-далеко отсюда, тогда придет твоё время, и мы перестанем играть, а будем заниматься серьёзно», — вот, кажется, и всё.