Шесть пар глаз уже не просто смотрят вопросительно, но даже немного ошалело. И молчат. Просто смотрят и просто молчат.
— Что-то не так? — Дамиан глянул на Зория. Тот улыбался криво и… как-то странно. А потом принц понял — он тоже улыбается. Пришлось стереть улыбку и вновь стать ты-же-принцем, хотя и получалось это с трудом. Помогли справиться именно взгляды банды Суземского — удивленные, ошалевшие и неверящие. «Гляди-ка, как я запугал подданных своей суровостью», — мимолетно мелькнуло у Дамиана. А Зорий уже интересовался:
Но мы просто поменяем одну резиденцию на другую. Разве нет?
— Нет, — принцу хотелось вскочить и бегать по своему большому кабинету взад и вперед как это сейчас делал Несносный Мальчишка, говорить громко и эмоционально, жестикулировать и улыбаться. Но он сидел и говорил, позволив себе только откинуться на спинку своего кресла. — Во-первых, мы уже на двое разделим Академию. А во-вторых…
Принц задумался, потому что это «во-вторых» родилось только что, в эту самую секунду, и нужна было ещё хотя бы одна секунда, чтобы выразить мысль в словах:
Во-вторых, обучать самым азам магии можно и не в столице.
Суземский удивленно поднял брови, а потом вдруг просиял пониманием:
— То есть начальные знания можно давать и на местах?
Дамиан всё же не удержал улыбку.
— Зорий, ты просто мысли мои читаешь.
И советник азартно потёр руки и многообещающе взглянул на своих подчиненных. Те наконец зашевелились, стали обмениваться взглядами и фразами, доставать бумагу и грифели, а потом изобразили скульптурную группу которая могла бы называться «Вас внимательно слушают».
К утру грандиозный план не только по разделению Академии, но и по разделению магического образования, наконец, был разработан в той мере, когда уже можно было идти с ним к Тэкэре Тошайвовне.
Глава 5.
Пот заливал глаза, руки и ноги дрожали от напряжении яи усталости, приходилось продолжать драку. Парень был выше меня и явно сильнее, и я понимала, что мои шансы всё меньше. Да, он тоже был измотан, да, я сбивала его с толку своими действиями, но он просто был физически сильнее и выдержит больше моего.
Он сделал подсечку. И падая, я извернулась и удачно лягнула его по лодыжке. Секундного замешательства противника мне хватило, чтобы перегруппироваться и, сделав ещё пару движений, всё же остаться на ногах. Дыханеи тяжело вырывалось из груди, грохот сердца мешал слышать, но я всё же разобрала знакомый низкий голос:
— Да что ты творишь, мальчишка? Не так с ней надо! Сзади! Сзади! И — болевой!
Я хрипло хмыкнула. Сзади? Ну-ну, мастер Хараевский, мало же вы меня знаете! Кот, которого хотели повесить, не даст прикоснуться к своей шее. Ну а я не дам свою спину. И я вся подобралась и оскалилась. Противник как раз размял в очередной раз свои мощные плечи и посмотрел на меня. Но оскал мой ему, видимо, не понравился, и он потом опустил кулаки, которые, готовясь к новому нападению, уже держал у груди.
— Дка она зверёныш какой-то! Дерётся не по правилам! — нотки какой-то детской обиды мелькнули в этом голосе. А Хараевский сделал два быстрых шага из-за круга, ограничивающего поле учебных боёв, и продолжая говорить, провел приём-захват.
— Ты, Зверевский, не понимаешь своего счастья…
Я, уже предполагая, чем всё может закрончится, попыталась увернуться. Увернулась. Только не до конца — мастеру всё же удалось меня захватить. Но его позиция была слаба, и я круталась и присела, и из захвата вывернулась.
— Такая редкая возможность поработать с противником, владеющим необычными техниками…
Хараевский сделал неуловимое движение и я оказалась прижата спиной к его корпусу. Полсекунды на осознание ситуации, в которой я оказалась, были наполнены возмущенным гудением Зверевского:
— Да она против правил дерётся!
А потом меня накрыла ярость, корни которой лежали так глубоко и в таком неприятном месте, куда я обычно старалась не заглядывать, но сегодня, чтобы справиться с противником опытным, умелым, более сильным и более свежим, я заглянула. Результат был закономерным — противник получил своё.
Я выскочила за круг, тяжело дыша и почти ничего не видя, Хараевский потирал скулу, стоя всё там же, в середине круга, а Зверевский взвыл, будто прилетело ему, а не мастеру:
— Вот! Вот опять она так!