Теперь меня ищут. Ищут все и где только можно. И тот визит принца Дамиана в Академию вряд ли был вызван желанием рассказать первокурсникам о их значимости для Короны Бенестарии. Не просто так принц пронизывал взглядом каждого адепта, ох не просто!
А ещё в газетах черным по белому было написано, что посольство Бенестарии ведёт переговоры с королём Оландезии о помощи: король Юзеппи, названный при рождении Карху, предлагает специальные поисковые отряды для помощи в розыске и поимке беглой преступницы.
После таких новостей я вернулась в комнату в каком-то тумане — мне было страшно до того, что руки и ноги стали холодными и теряли чувствительность, а глаза плохо видели: всё мелькало в обрывках радужных пятен и расплывалось нечеткими контурами. В тот момент мне показалось, что я умираю. Даже испытала облегчение — наконец-то мои страдания закончатся. Забралась на свою верхнюю полку, закрыла глаза и лежала, тихо глотая слёзы и ожидая, когда же начнёт меркнуть всё вокруг.
Но меня растолкала Ариша, едва ли не за шкирку, как щенка, стащила вниз и заставила идти на ужин, потом тащила меня, полуслепую и совершенно равнодушную обратно, что-то рассказывала и требовала ответов на какие-то вопросы. Потом ночью вырывала меня из кошмаров, в которых то убивала я, то убивали меня.
На утро старшекурсницы смотрели на меня таким взглядом, что можно было порадоваться — отцовские убийцы не успеют, они уже не успели. Опоздали. Потому что сейчас меня будут убивать. Но мне было всё равно, и даже лучше — эти убьют сразу и не придётся усилием воли проваливаться в обморок, что бы не терпеть боль.
От этих взбешенных гарпий меня спасла Ариша. Вот просто стала передо мной, закрыла собой и сказала:
— Не лезьте! Не видите разве, что ей плохо?
— Это ей плохо? Да эта зараза нас будила всю ночь! Даже полог тишины не помог — вы там сверху как жеребцы на лугу скакали, всё здание шаталось!
— Фу на вас, девы! Как вам не стыдно! Вы маги, вспомните Кодекс — помогать друг другу надо! А вы набрасываетесь!..
Сказать, что соседки успокоились, было нельзя, но, по крайней мере жажды убийства, ну или жажды отомстить нехорошей мне больно, а лучше — побольнее, в их глазах уже не было. Хотя и довольными они не выглядели. Но зато быстро собрались и ушли. А маленькая, но отважная Ариша, закрывшая меня собой, обернулась и спросила:
— Радочка, ты из-за почившей Суэллы так расстроилась?
И столько сочувствия было в её голосе и лице, что я не выдержала и разревелась. Села прямо на нижнюю кровать, наплевав на категорический запрет её хозяйки не только садиться, но даже и прикасаться к её вещам, и заревела. Ревела, забыв о словах матери «Мы воины, а воины не плачут», забыв о том, что всегда, из любой без исключения ситуации, нужно искать выход, и что никогда не нужно унывать. Ревела, как маленькая беспомощная девочка. Потому что именно маленькой беспомощной девочкой я в тот момент и была.
Мне была нужна мама, которая как в детстве погладила бы голове, прижала к груди, говорила бы какие-то ласковые слова утешения, пока мой отчаянный плач не утихнет, а потом начала бы строить планы вместе со мной, как выбраться из сложного положения. Вот только мамы не было, и я сейчас не хотела даже вспоминать о том, как она ушла, не хотела думать. Но чья-то рука легонько легла мне на плечо и погладила, чей-то голос ласково и немного испуганно сказал: «Ну-ну, Радочка, ну чего ты?», и мои слёзы стали высыхать, а боль, горе и страх стали отступать, и уже не казались отчаянно безысходными. Отчаянно безысходными — нет, но и более решаемыми тоже не стали.
Я шмыгнула полным воды носом в последний раз и задумалась о том, что же делать. Как поступить в такой ситуации, когда кругом враги, а помощи ждать не откуда? Единственная призрачная надежда — здесь, в Академии, я в относительной безопасности. Значит, учиться и затаиться. И то, и другое нужно делать как можно лучше — буду жива, любая крупица знаний мне пригодится, а много занятий сейчас не оставят мне времени думать о той яме, в которой я очутилась.
— Пойдём, Ариша. И спасибо тебе! — я обняла подругу. — Жалко очень принцессу Суэллу, она же малыша ждала. Вот я и расклеилась.
Подруга недоверчиво покачала головой, но ничего не стала говорить, а подала мне мою сумку, а себе на плечо забросила свою, и мы вышли из комнаты.
Кроме всех дополнительных занятий, я стала ходить на все тренировочные на боевом факультете. И Хараевский даже расплылся в торжествующей улыбке, когда я пришла в первый раз. И когда я дралась против парней, надев крепкий нагрудник (декан побеспокоился, спасибо ему), никогда не стеснялась применять грязные приёмы. И хитрость, и ловкость, и даже подлость были моими друзьями. Я себе прощала это всё — я слишком слаба и плохо подготовлена, чтобы противостоять этим ребятам на равных. И Хараевский, как ни странно, ни разу не сдала мне замечания, не остановил и не отстранил от боев, чего я ожидала и даже считала неизбежным. Он будто радовался, что я дерусь именно так, разбирал потом среди прочих мои действия и объяснял парням, как нужно было поступать, когда в глаза летит пыль или тряпка, как уворачиваться от укусов или от ногтей, стремящихся вонзиться в лицо. Мне же делал замечания о скорости реакции, плохой общей физической подготовке и слишком не смелом использовании магии.