И уже рисуя маленькую дверцу на стене у самого пола и приговаривая шепотом считалочку «Дверь, открой-ка путь в стене, это очень нужно мне!», я задала себе другой вопрос: почему мне так стыдно?
Нужно было думать и волноваться о другом: я ещё никогда не ходила детской магией из комнаты. Всегда — только из коридоров, и поэтому куда сейчас попаду, было не известно, более того — вполне возможно, что и опасно. А если учесть, что одета я была лишь условно — одежда в руках никак не считается надетой, то волноваться всё же стоило, и сильно.
Но этот вопрос меня волновал как раз меньше всего. Сейчас меня терзали, рвали на части и грызли вина, досада, стыд, сожаление и… что-то ещё, чему я не знала названия. Вопрос как быстро одеться, чтобы никто не заметил меня в таком мягко говоря нетипичном для адептки виде — голой, вылезающей из стены, прижимающей к груди ворох мятой одежды, был второстепенным, хоть и важным.
Но, видимо, немилосердные боги сегодня отдыхали. Или, что более вероятно, отвлеклись от меня на что-то более интересно, а, скорее всего, просто отвернулись, пытаясь сдержать смех: я вывалилась возле душевых своего этажа за считанные мгновенья до того, как к этому месту подошли спешащие на помывку адептки. Этих кратких мгновений мне вполне хватило, что бы проскочить в предбанник, пристроить на крючках мятую одежду и сделать вид, что я тут уже давно раздеваюсь и вот как раз иду мыться.
Ну что ж, господину Хараевскому можно сказать спасибо — реакция у меня улучшилась. К тому моменту, как щебечущая стайка девиц зашла в предбанник, я уже повернулась, чтобы идти к кабинкам, и приветственно махнула рукой. А затем спокойно и даже расслаблено, хоть это было непросто, направилась в самую дальнюю. Мне хотелось уединения, а ещё там вряд ли кто-то заметит, если я буду плакать. А мне очень и очень хотелось прореветься, хотелось выплеснуть ту горькую смесь эмоций, что жгла мне горло и сдавливала грудь, хотя бы с водой поделиться этим и облегчить свою боль.
Как же мне хотелось, чтобы всё то, что произошло, произошло по-другому! Я открутила пробку, и на меня тоненькой струйкой потекла теплая вода. И я подставила ей лицо и стала спрашивать не знаю у кого — у себя ли, у воды, как же меня угораздило пойти и лечь с Зиадом? «Он красивее брата», — будто шептала мне вода. Я под теплую струйку затылок и вспоминала, как мне было легко и смешно, как удивительно по-новому я себя ощущала после лечения. Да я была будто пьяная!
«Излишек магического вливания», — тихо, на грани слышимости прошуршала вода. А ведь и в самом деле… Я черпнула полужидкого мыла из своего горшочка, который скаредная и подозрительная комендантша выдавала мне с таким видом, будто отрывала от сердца величайшую ценность. Слёзы всё равно накипали на глазах, и мне хотелось укутаться во что-то теплое и мягкое, что меня согреет и успокоит. Жаль, что запах у казенного мыла такой не приятный — какой-то кислый и липкий, мне бы сейчас хвойного чего-то…
Да, такое лечение может иногда быть с передозом магии. Но я не помню, чтобы у меня такое было когда-то раньше. Я глотала горькие слёзы разочарования и продолжала размышлять. Не такого я ждала, не такого хотела! Хотела, чтобы было душевно, ласково, нежно, чтобы по любви. Хотя тут я не права. Мне было очень хорошо с Зиадом. Я вспомнила, каким он был нежным, как целовал, какие говорил слова.
Я уперлась в стену кабинки головой. Ну что же за противный запах у мыла! Хочу запах смолистой, разогретой на летнем солнце ели! Он мне так нужен сейчас, просто необходим чтобы успокоиться. Я прямо почувствовала этот запах, и будто стало легче, будто меня всё же укутало то теплое и мягкое, чего так просила душа.
Я вспенивала пахнущее наконец нормально мыло в волосах, на руках, на груди, животе, спине и вспомнила, как меня ладил и целовал Зиад. И почему-то слёзы только сильнее катились из глаз. Почему я чувствую вину? Я пошла с ним, а не с его братом, как хотела. Всё, это уже не изменить. Но я и не обещала Джаваду ничего. Он, наверное, даже не догадывался, что мне нравится. «Зиад красивее», — шептала, лопая маленькие, пузырьки пена.
Хвойный запах расслаблял и убаюкивал. Да, Зиад красивее. Привлекательнее. Он больше мне нравился — надо быть честной хотя бы с самой собой. Но я боюсь таких парней. Именно потому и боюсь, что они слишком привлекательны. И привлекательны не только для меня одной. Не хочется быть одной из многих его женщин… Горечь снова скривила моё лицо в болезненной гримасе. Ещё, ещё хвойного запаха, пены — больше, воды — горячее!
Наверное, именно поэтому так плохо — я не Джаваду изменила, я изменила себе, той себе, рассудочной и холодной, благодаря которой выжила в последние годы. Опьянение излишком магии смело все барьеры, все доводы разума, оставило… Что? Что оставило? Мою суть — мне нравится не сдержанный, умный и надёжный, а красивый. Вот она глубина той горькой ямы, в которой прячется вся правда обо мне.