— Да, князь, услугу, — в этот момент я восхищалась его высочием Дамианом: из него получится великолепный король! — Не буду рассказывать вам, о том, какие браки под нашим солнцем дают сильных наследников древних родов. Вы сами это знаете не понаслышке, — такой уж намёк, совсем не тонкий, на то, что сам князя Марун, по словам Зиада, женился хоть и без любви, но на самой одарённой девушке, какую ему только смогли найти. — Вот именно такой брак я пытаюсь обеспечить вашему старшем сыну. И наследнику.
Последнее принц так выделил голосом, что не должно было остаться сомнений, кто здесь главный благодетель.
Тишина опять давила. Но теперь я не стала поднимать глаза, хватит на сегодня неприятностей. Я всё внимание сосредоточила на ощущении тепла справа. Там сидел Зиад, и я чувствовала его тепло даже на расстоянии. Вот на этом приятном ощущении я и сосредоточилась.
— Зиад?! — голос князя отчётливо прерывался. Ну что за несдержанный человек!
— Да, отец. Рада — моя единственная.
— Не может этого быть!
Зиад взял меня за руку, поцеловал ладошку и вытянул её вперёд.
— Раду принял гвели нашего рода, отец. Она моя жена. И княжество наше будет процветать.
Я прикусила губу, но глаз так и не подняла. Ну и пусть хоть весь мир сопит обиженным ежом. Я ничего не замечаю. Ничего, кроме горячей ладони, в которой лежит моя. И ни про что не думаю, кроме мягких, сухих и очень нежных губ моего мужчины.
— Но чтобы Рада осталась со мной, мне придётся поехать в Оландезию, и выручить ту, другую девушку.
— Сынок, — по голосу трудно было определить что-то внятное, но князь, похоже, испытывал сильные чувства, — это ведь опасно!
— Поэтому мы с Радой и просим тебя помочь, о, отец мой!
Эта пауза была недолгой.
— Я не хочу этого тебе говорить, но… сын мой, моя сила — твоя сила!
Зиад вскочил и бросился к отцу и я, переборов себя, поднял глаза. Они обнялись. На щеке князя блеснула одинокая слезинка.
***
Дорогие мои читатели! Этот кусочек по совету коллег-авторов относится к главе 8. И относится к событиям в лесу, когда Дамиан так удачно выстрелил, и спас женщину из лап разбойников. Вот небольшой эпизод, который немного познакомит нас с жизнью спасённой.
Вскоре я отсюда уберу этот отрывок на его законное место.
***
Валери потеряла самообладание, как и последние силы, стоило стать на пороге дома. Она толкнула дверь и оперлась о косяк. Сделать ещё шаг уже не было сил.
На звук к ней обернулась Нюся, невысокая, круглая старушка, что перебирала выстиранное и высохшее бельё прямо здесь, в большой нижней комнате. В глазах её мелькнула паника, чистое тряпьё выпало из рук, и она заголосила на весь дом:
— Валю убили! У-би-ли! Цук-ка-но-вы дети!
У Валери не было сил сказать, что она жива, только и смогла, что поморщиться от громкого звука. И качнулась. Но Нюся, хоть и блажила, но резво подскочила и подставила плечо, подхватила за талию и втащила в дом свою полуживую и обессиленную драгоценность — Валю.
Сверху послышался нарастающий, и у лестницы с антресолей показалась толпа девчонок во главе с Люсей, женщиной преклонных лет, но высокой и статной, к которой слово «старуха» не подходило ни капли. Та, разглядев внизу окровавленную Валери, что безжизненно обвисла на руках у Нюси, обернулась к девчонкам и грозно приказала:
— Тут стоять, вниз ни ногой!
И покатилась по лестнице так быстро, как только позволяли её старые ноги. Нюся тем временем усаживала Валери на лавку под стеной и продолжала причитать:
— Убили! Валечку нашу убили! Кормилицу нашу! Деток сиротами оставили! Вечного вам бесплодия, цуккановы отродья!
Люся, запыхавшись, добралась до них и дрожащими руками безвольную хозяйку.
— Валя, где? Где болит?
Валери, откинувшись на стену, молчала, только морщилась и чуть заметно отрицательно покачивала головой.
— Да заткнись ты, горлопанка! — рявкнула Люся на товарку, окатив её ненавидящим взглядом.
Нюся от неожиданности замолкла на мгновенье, а потом принялась причитать в другой интонации, хоть и тише:
— Кормишь их, поишь! Обстирываешь, а они!.. Они рот затыкають! Детки — сироты же!
— Да жива она, заткнись, говорят тебе! Слышишь! — Люся разъярилась не на шутку и прожигала Нюсю яростью и злобой. — Жива она! Помолчи, пусть она сама скажет, что случилось.
И бережно придержав запрокинутую голову Валери, тихонько спросила:
— Девка, что болит? Где? Ты ранена?
Та только покачала головой, даже кривиться перестала.
— Цела, — прошептала, едва разлепив запекшиеся губы. Нижняя была разбита и раздулась от ссадины на пол-лица. Глаза так и не открыла.