Я едва не зарычал от досады.
Наконец-то я силой воли заставил себя подняться и кое-как добрел до столика. Взял бутылку в руки, взвесил ее на ладони.
Поставил обратно и побрел в ванную.
Отражение в зеркале не сулило ничего хорошего. Синяки под глазами, бледная кожа и напечатанное на лбу желание кого-то убить. Полный боекомплект! Если б мог, применил бы это для того, чтобы кого-то морально уничтожить.
Но эта паскуда, Вадим, вряд ли настолько сильно будет терзаться муками совести. А больше мне не над кем издеваться.
Я умылся, переоделся и выполз — ладно, вышел, но крайне медленно, — из дома. Машина, стоявшая внизу и уже припавшая снегом, нехотя отозвалась попискиванием сигналки, и я смахнул снег рукой с лобового стекла, забрался в салон, устраиваясь на водительском сидении и завел авто, параллельно добывая из кармана джинс мобильный и набирая нужный номер.
— Алло, — Алекс ответил практически сразу. — Что-то еще узнал?
— Нифига. От нашего с тобой общего друга ни ответа ни привета, — я выехал на дорогу и вдавил педаль газа в пол, набирая скорость.
Аварии меня ничему не учили; я все еще любил лихачить, хоть и предпочитал теперь это делать более осознанно, чем раньше.
— Но мне звонила Алиса.
— Тебе? — удивился Алекс.
— Ну она все еще пытается доказать мне, что я последняя скотина и не имел права бросать Аду, — скривился я. — Короче, она говорит, лилии были у Ады дома. И в офис их тоже отправляли. Этот придурок никак не уймется.
— Он не уймется, пока не умрет. Спасибо за информацию, попробую пробить по адресу.
— Это значит, — отметил я, — что он не в курсе.
— Или хочет, чтобы мы так считали.
— Может быть.
Я терпеть не мог соглашаться с резонными выводами Алекса, но отрицать было бы глупо. То, что Вадим слишком опасен, и так было понятно.
— И Алиса хотела вам что-то передать. Сказала, что думает, будто уже можно. Мол, Ада ей никогда не разрешит, но Ада ж чутка сдурела. Так что она сегодня вечером заедет.
— Спасибо. Что-то еще? Она говорила о чем-то?
— Нет.
Я солгал. Алиса таки говорила. Но это казалось уже исключительно меня одного.
Говорила, что Ада никого не хочет видеть, что торчит в этой клинике, ведет себя, как меланхолик, причем редкостного спокойствия, и якобы лечится. А врач еще и достаточно глуп, чтобы в это все верить.
Я не сомневался в том, что лечиться Ада не хочет. Даже если она глотает таблетки. Она ж от этого не пытается выбраться из кокона своих обид.
Ах да.
Еще она уверена, что все ее предали, никто не попытался ее понять, и вообще, все вокруг враги.
Дура.
Набитая дура.
Это именно та причина, по которой я сегодня час таращился на бутылку вискаря. Хорошо хоть опять не нализался.
Мне понадобилось совершить над собой немалое усилие, чтобы вновь не разогнаться до невероятной скорости, а спокойно ехать дальше.
Алиса говорила, что я должен ее увидеть. Я справедливо полагал, что ровным счетом ничего не должен, тем более, Алисе.
Но приехал.
Припарковался у клиники, захлопнул за собой дверцу и направился ко входу в надоедливо-белоснежное здание, где меня ждала одна Снежная Идиотка, свято уверенная, что из каждой камеры на нее смотрит по отдельному Алексу, все ее обидели и она не вписывалась ни в одну компанию.
Правда была только в одном: Ада немного преувеличивала страсть людей контролировать некоторые вещи и подсматривать через камеру. Так что если за нею кто-то и следил, то только чокнутый маньяк, которого из-за Адиной, между прочим, истерики и не удалось поймать.
45. Ада
— Вы же понимаете, что этого недостаточно?
Моргнув, я устало посмотрела на своего доктора.
— О чём вы?
— Слушайте, Аделаида, вы исправно выполняете все мои предписания, кроме одного. — Доктор снял очки, протер глаза и вздохнул. — Вы не можете самоизолироваться на вечность. Вам нужно продолжать поддерживать связи.
Отвернувшись от него, я смотрела на картину, которая висела в кабинете моего доктора. Вчера мы впервые стали обсуждать мои травмы. Доктор с хирургической осторожностью делал это, но я всё равно провела всю ночь в обнимку с унитазом. Меня тошнило и тошнило, а потом я до самого утра рыдала. Он сказал, что это нормально. У моего организма просто такая реакция.
— Вам не избежать этого разговора, Аделаида.
Вздохнув, я сказала:
— Я не собиралась. Что вы хотите, чтобы я сделала?
Доктор пристально посмотрел на меня, словно не верил мне. И я невольно горько улыбнулась в ответ. Никто мне не верил. Даже Яр не верил, что я правда стала меняться, что я просто больше не могла как раньше. Словно всё то, чем я была — умерло.
— В гостевой вас ожидает ваш первый… — доктор замялся в попытках подобрать правильное слово, а я просто встала и направилась к двери. — Аделаида, куда вы?
Положив руку на дверную ручку, я передернула плечами:
— У меня посетитель. Пойду и встречу его.
Доктор просто кивнул, а я вышла. Я медленно шла и перечисляла в голове всех возможных гостей. Кирилл не появится, Инга тоже, Алисе не разрешали, Вадим вряд ли даже знал где я, Яр слишком сильно обижался. Значит либо Арина, либо Алекс. Часть моей души правда надеялась, что это Арина. Видеть Алекса с его вечными просчетами людей — совершенно не хотелось.
Открыв дверь в свою палату, я взяла скрипку, которая лежала на столе, и направилась в гостевую. Она распалась на первом этаже вдали ото всех, чтобы не мешать другим пациентам, если вдруг кто-то сорвется.
На одну долю секунды я замерла, словно боялась, что гость уже ушел, а потом плавно открыла дверь. Раньше я бы ворвалась, чтобы забрать контроль себе, а сейчас мне совершенно этого не хотелось. Всё о чём я могла мечтать — о тишине.
И замерла.
Потому что спиной ко мне стоял Кирилл. Он медленно обернулся и его пытливый взгляд так же медленно просканировал меня. На целую секунду его глаза зацепились на моей скрипке, которую я крепко держала, а потом вернулся к моему лицу.
Удивление мелькнуло маленькой рыбкой во взгляде Кирилла. И я понимала не понимала почему. Только притронувшись к собственному лицу, я сумела осознать, что плакала. Впервые плакала перед ним.
— Привет, — сказала я.
А хотелось спросить: “Зачем ты здесь?”.
Кир, сглотнув, кивнул.
Я вошла, прикрыла за собой дверь и села в одно из кресел. Доктор говорил, чтобы нужно всегда вести себя максимально открыто перед людьми, и я решила следовать его советам.
— Мне сказали, что ты лечишься, — едко бросил Кирилл, — но мы оба с тобой знаем, что ты никогда не делаешь того, что тебе велят.
Я просто пожала плечами и положила скрипку себе на колени. Я не смотрела на него, ибо это было невыносимо. Я даже не бросала украдкой взгляды, ведь знала — он больше не мой. Я убила всё, что могла.
— Я лечусь, — отозвалась я. — Ты был прав, когда сказал, что я сошла с ума. С меня правда хватит этих игр. У меня ничего не получилось, поэтому разбирайтесь сами с Вадимом и со всеми остальными. Я выбываю из этой игры.
Кирилл аж сел от удивлена. Он смотрел на меня так, словно не узнавал. А я и вовсе не смотрела на него, потому что уж больно сердце болело. Потому что я всё ещё любила его. Да я никого кроме него больше не любила.
— Врешь, — бросил Кир.
Мои пальцы так сильно дрожали, что не сдержавшись я закинула скрипку на плечо, взмахнула смычком и просто заиграла. Это была моя любимая колыбельная, которую я заставляла Яра постоянно играть мне. Когда ему надоело, то я умоляла Кира играть мне ее.
И он, конечно, узнал ее.
— Ты врешь, Ада, — продолжал нервно Кир. — Ты никогда не сдаешься, ты всегда всё контролируешь, ты не играешь по чужим правилам.
Я не отвечала. Просто играла и играла, а Кир… он словно с цепи сорвался. Просто кричал и кричал меня. А я даже толком не слышала все сказанные им слова. Они проходили сквозь меня, потому что своей музыкой я обнажала перед ним душу.