Это означает, что потребность во власти появляется у человека не потому, что он хочет испытать удовольствие от господства, а тогда, когда он становится объектом чужой власти и произвола и испытывает от этого неудовольствие.
И в надежде избавиться от этого неудовольствия, люди испытывают потребность в могуществе, желание мстить, наказывать, подавлять тех, кто их обижает, водворять справедливость и осуществлять возмездие.
Не случайно по результатам общенационального исследования, проведенного Вероффом, была установлена повышенная потребность во власти «у людей с минимальными доходами, низким образовательным уровнем, выросших в распавшихся семьях, у цветных, а также у вдовцов старше пятидесяти лет».
Это как раз те люди, которые чаще других подвергаются произволу власти и давлению окружающих. И они сильнее других хотят власти, чтобы защититься от власти других людей.
Правда, стремление к власти и превосходству имеет двусмысленную природу. Эта двусмысленность состоит в том, что никогда нельзя однозначно сказать, к чему человек стремится на самом деле: к власти или к свободе от чужой власти, потому что, стремясь к свободе, он в то же время стремится к власти, а, стремясь к власти, он стремится к свободе.
Тут, конечно, нет никакого внутреннего противоречия, потому что свобода, это и есть власть. Чтобы получить свободу, нужно узурпировать власть. Только тот, кто имеет власть, может быть свободным, и только тот, кто свободен, имеет власть.
Обе эти категории — власть и свобода — выражают положение человека в иерархии, его иерархический ранг. Можно еще сказать, что иерархический ранг человека, это мера его свободы и власти. Он имеет власть и свободу над теми и от тех, кто стоит внизу, и находится в зависимости от тех, кто выше его.
Похожая мысль попадалась мне у одного анонимного автора. Они пишет, что жажда свободы и власти «почти тождественны и параллельны» и, что «достижение все большей власти — это единственный путь к все большей свободе».
Он, правда, не знает, что делать с отшельничеством, и говорит, что люди становятся отшельниками, чтобы приобрести власть хотя бы над самими собой.
Но эскапизм как раз и показывает, что человеку не нужна власть сама по себе, что ему нужна свобода. И он борется за власть, чтобы приобрести свободу, или приобретает свободу, убегая от действительности.
Стало быть, покушение на власть и свободу, это покушение на иерархический ранг, и адлеровская «попытка преодолеть чувство своей недостаточности, незащищенности, слабости», есть переживание низкого иерархического ранга и стремление избавиться от этого мучительного переживания.
Таким образом, вечный страх проиграть, потерять свободу и оказаться внизу иерархической пирамиды, эта неубывающая и мучительная забота об иерархическом ранге и есть тот внутренний импульс нравственного поведения, который так давно ищет моральная философия.
Правда, например, Кант в отличие от других мыслителей считал, что инстинкты не могут быть движущей силой нравственного поведения. Главный их недостаток состоит в том, что они слишком зависимы от настроения и игры природы.
Добросердечный человек может оказаться в дурном расположении духа, и никакая врожденная склонность уже не побудит его к добродетели. Еще хуже, когда природа вложила в человека черствую душу, которую ничто не может принудить к нравственным поступкам.
Только чувство долга, говорит Кант, может вырваться из этой бесчувственности, из этого плена человеческих прихотей, и заставить человека совершить благодеяние даже тогда, когда он к этому не расположен.
Именно поэтому Кант на роль внутреннего двигателя нравственных поступков выдвигает разум. Он, по-моему, справедливо рассудил, что разум человеку особенно-то и не нужен. Для самосохранения и успеха, рассуждает Кант, достаточно простых инстинктов, которые с этими задачами справляются гораздо лучше разума.
В самом деле, чем настойчивее разум вмешивается в дела инстинктов, тем реже человек чувствует себя счастливым. Многие, пишет Кант, находят, что, полагаясь на разум «навязали себе на шею только больше тягот, а никак не выиграли в счастье».
Кто-нибудь поверхностный мог бы сделать вывод, что разум, это досадное недоразумение человеческой природы. Но Кант в самом существовании разума увидел указание на какую-то более достойную цель существования. Эта-то цель и состоит в том, что человеку должно заботиться не о собственном благополучии, а о благополучии других людей.
Это обычное дело, когда человек не может устроить собственное счастье и знает, как сделать счастливыми других.