— Не прикидывайся…
— Я действительно не понимаю, Дениза! Я ничего тебе не посылала. Когда это пришло?
— Вчера вечером…
Он. Больше некому. Но как ему удалось так много узнать?
— Не морочь мне голову, Кристина! Там твой электронный адрес, — терпеливым тоном профессора, наставляющего особенно тупого студента, сказала Дениза. — Письмо отослали с твоего компьютера. Плюс подпись… По-моему, вполне достаточно.
— Ты рассказала Жеральду?
— Не успела.
— И не рассказывай. Пожалуйста…
— Значит, ты признаешь, что сочинила это… этот…
Кристина колебалась. Она могла продолжить все отрицать. Она должна была все отрицать. Как ей поступить? Рассказать о моче на коврике, о звонке в прямой эфир, о походе в полицию и о мерзком послании на ветровом стекле? Журналистка прекрасно понимала, какой эффект возымеют ее слова. Дениза решит, что у нее развивается паранойя, и будет злословить с подружками: «Бедняжка окончательно рехнулась, ей самое место в психушке… Не понимаю, что в ней находит Жеральд…»
— Да… — с трудом выговорила Штайнмайер.
Собеседница наградила ее сожалеющим взглядом и удрученно покачала головой: она свои выводы сделала. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Кристина знала, что она думает: «Вот же черт, нарвалась на умалишенную…»
— Мне очень нравится Жеральд, — мягким тоном произнесла Дениза, и радиожурналистка прочла в ее зеленых глазах открытый вызов. — Он замечательный человек и потрясающий руководитель. Повторяю: между нами ничего нет, но я его люблю…
«Повторяешься, милочка, я поняла, едем дальше…»
— И потому спрашиваю себя… — аспирантка говорила все медленнее.
— Ну-ну, продолжай…
— Та ли ты женщина, которая ему нужна…
Фраза прозвучала как пощечина.
— Можешь повторить? — приподняла бровь мадемуазель Штайнмайер.
— В любом случае тебе следует показаться психиатру, — не меняя тона, произнесла Дениза, забыв о сдержанности и хороших манерах.
Несколько бесконечно долгих секунд Кристина, не моргая, смотрела на застывшее «стоп-кадром» лицо зеленоглазой стервы, а потом заговорила, мгновенно сорвавшись на крик:
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?!
Сидевшие за соседним столиком студенты обернулись: скандал между двумя красотками обещал бесплатное развлечение.
— КАК ТЫ СМЕЕШЬ РАЗГОВАРИВАТЬ СО МНОЮ В ПОДОБНОМ ТОНЕ?! — Журналистка произнесла эти слова низким вибрирующим голосом, почти по слогам, и в них было столько неистовой злобы и неконтролируемой агрессии, что ее соперница отшатнулась, словно получив удар в солнечное сплетение. Теперь на них смотрели почти все посетители.
— Извини, это, конечно, не мое дело… — Дениза отстраняющимся жестом подняла руки. — Жеральд — взрослый мальчик, он сам решает, что ему делать со своей жизнью…
«Даешь задний ход, гадина?! Поздно!» Кристина почувствовала, как к ней возвращается старый верный друг — гнев. И на этот раз она не станет сдерживаться. О нет…
— Ты чертовски права — это не твое дело. Пора нам поговорить начистоту. Ты чуточку слишком усердная для аспирантки. — Штайнмайер сделала упор на последнем слове. — Чуточку слишком — как бы это сказать, чтобы не обидеть? — надоедливая. Улавливаешь мысль?
Она в упор взглянула на Денизу, которая была слишком потрясена, чтобы отвечать.
— Дам тебе совет: в будущем занимайся своими делами… сосредоточься на диссертации. На своей ГРЕБАНОЙ ДИССЕРТАЦИИ. Иначе я попрошу Жеральда передать тебя другому научному руководителю.
С этими словами разгневанная радиоведущая встала и добавила:
— ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕГО МУЖЧИНЫ!
Направляясь к двери, Кристина прошла мимо столика, за которым сидел коротышка с черными, как угольки, глазами. Он отложил газету, поднес к губам кружку и проводил ее равнодушным взглядом. Росту в нем было где-то метр шестьдесят пять — маловато для мужчины, над такими вечно подшучивают и подсмеиваются, — но сложен он был хорошо: накачанные мускулы, тонкая талия… Все дело портило его лицо — почти женское, с изящным носом, пухлыми губами и высокими скулами. Бритый череп тоже выглядел бы уместней на женских плечах — уж слишком идеальной была его форма. Картину довершало отсутствие бровей и длинные белые ресницы. Контрастировали со странной внешностью только черные глаза, в которых таилась бездна. Взгляд этих глаз никто не назвал бы опасным или проницательным: он был пустым…