И однажды, удрученные несправедливостью, они с Марцином поделились своими огорчениями друг с другом и пришли к единодушному выводу: дом — сущий ад. Семья — чудовищное изобретение. Брать пример с братьев и сестер — постыдно и унизительно! Что значит — быть человеком, точно ты родился обезьяной? И вообще мнение окружающих — мура и нечего с ним считаться. Подумаешь, общественное мнение! Плевать они хотели на него!
Вот как говорилось в минуту жизни трудную, но в действительности-то дело обстояло иначе.
Будь Марцину безразлично, что подумает о нем Казик и что скажут товарищи, не стал бы он сушить себе голову проигрышем.
Когда Марцин рассказал о своих злоключениях Костику, тот решительно заявил:
— Дурак!
— Кто? Казик?
— Казик-то не дурак! Он, будь здоров, марку машины разглядел. Иначе не стал бы рисковать. Ты дурак, что на удочку попался. Десять штук! Ведь это целое состояние!
— Без тебя знаю! Не для того я рассказал, чтобы ты мне нотации читал. Лучше посоветуй, как выпутаться.
— Советоваться надо было раньше, — буркнул Костик.
— Как же теперь быть?
— Вот то-то и оно!
— Может, еще с кем-нибудь поспорить, но чтобы уж верняк. Клин клином вышибать!
— Тогда на шесть спорь.
— А почему не на восемь? Восемь ведь нужно.
— Две беру на себя. А шесть, хоть лопни, но добывай сам. Иначе крышка тебе!
— Согласен. Но с кем спорить-то?
Марцин беспомощно обвел глазами зал.
У окна столпились ребята. Они слушали разглагольствования Вицека Бирюковского, по прозвищу Бирюк, который остался на второй год, как и Пионтковский. В учебе был он не силен, зато кулаки у него были как кувалды и язык подвешен хорошо. Вечно он что-то рассказывал, и рот у него никогда не закрывался. А так как принадлежал он вдобавок к отряду «жвачные», его мощная пасть несла двойную нагрузку — еще бы! — и языком мели и челюстями ворочай!
Тут Марцина осенило, и он поспешно направился к ребятам, потянув за собой Костика.
— Бирюк, ты — чемпион по трёпу! — объявил Марцин с притворным восхищением.
— Да брось! — отмахнулся Бирюк, но в голосе его прозвучало самодовольство.
— Но до этого тебе еще далеко… Ну как его?.. Ну который против Карфагена выступал… Вылетело из головы…
— До Катона, — подсказал Костик.
— Вот-вот, его я и имел в виду! Катон говорил, только когда хотел, а ты говоришь, говоришь, без конца, непроизвольно.
— Как это? Что за чушь!
— Вовсе не чушь. У тебя болезнь такая: несешь, несешь и не можешь остановиться. Даже на уроках бубнишь все время потихоньку. А когда один останешься, сам с собой разговариваешь. Я видел раз, как ты шел по улице и бормотал что-то себе под нос. Вот провалиться мне, если вру! Я прямо остолбенел. Но теперь-то я знаю: это болезнь. Сестра Костика говорила даже, какая — она на врача учится, только я название позабыл.
— По-польски это называется недержание речи, — изрек Костик с важным видом. — Алиция и по-латыни сказала, да я не помню уже.
— Точно! Недержание.
— А по уху не хочешь? — грубо перебил его Бирюковский.
— Вицек, миленький, — пропел Марцин сладенько, — я же понимаю, тебе неприятно, но факт остается фактом. Если бы не эта болезнь… Как ее?.. Тьфу, опять забыл!.. Ты мог бы помолчать, правда?
— А я и так могу, если захочу. Отстань!
— Нет, не можешь! Слабо! Это, как его, недержание… сильней.
— Нет, могу.
— Полминуты?
— Сколько захочу.
— Целый урок?
— От звонка до звонка!
— Спорим, не можешь?
Бирюковский протянул руку.
— На сколько?
— На двенадцать, нет, жалко мне тебя, на шесть жвачек.
— Да хоть на двадцать шесть! Все равно расплачиваться тебе! Разнимите, ребята! Никакой болезни у меня нет… Погоди, дам я тебе, Солянка, вверх тормашками у меня полетишь и десять раз перекувырнешься!
Костик разнял их. Ребята сочувственно поглядывали на Бирюковского. Никто не сомневался, что проиграет он.
Звонок возвестил конец перемены.
— Бирюк! Шесть жвачек — тю-тю!
— Внимание, недержание! — крикнул кто-то.
Бирюк даже рот зажал пятерней и, бросая по сторонам свирепые взгляды, вошел вместе со всеми в класс.
— Смотри, Бирюк, до звонка — ни гугу! Могила! — подначивал Костик, желая подыграть Марцину.
Бирюковский молча подсунул кулак ему под нос.
Минуту-другую любопытные взоры были прикованы к Бирюку: выдержит или нет? Но когда историчка объявила, что нового материала давать не будет, а займется опросом, интерес к спору моментально угас.
Не разжимая рта, Бирюк подтолкнул Костика, с отчаянием во взгляде показывая украдкой то на себя, то на учительницу. Но Костик сделал вид, что не понимает.