— Что тебе? — спросил он шепотом.
Бирюковский написал на обложке тетради: «А если вызовут?» «Могила! От звонка до звонка, иначе проиграл», — нацарапал на той же обложке Костик.
Вицек кивнул в знак того, что понял, и его охватила паника. Вообще-то истории он не боялся. Как-никак второй раз проходил ее и кое-что застряло с прошлого года в памяти. Учить уроки считал он ниже своего достоинства, но двоек боялся пуще огня: отец задавал ему трепку за плохие отметки. «В наше время, — твердил отец, — ученье не всем было доступно, не то что нынче». И когда Вицек остался на второй год, покачал головой и заявил: «За каждую двойку драть буду как Сидорову козу!» Так что вызови его Скочелёва, а он будет стоять столбом, чего доброго, кол ему влепит.
И зачем он ввязался в этот дурацкий спор? Из-за Солянки все! При первом же удобном случае надо по шеям ему надавать. И, повернувшись к Марцину, Бирюковский бросил на него испепеляющий взгляд. Учительница заметила.
— Опять болтаешь, Бирюковский?
«Я?» — чуть было не вырвалось у него, но, вспомнив про спор, он зажал рот рукой и опустил голову.
— Если тебе поговорить хочется, расскажи-ка нам лучше, что ты знаешь о польских еретиках шестнадцатого века.
Вицек встал, понурясь и ни на кого не глядя.
— Ну-ка вспомни, как они назывались, какого придерживались вероучения? — задавала наводящие вопросы историчка.
Но Бирюковский молчал.
В мертвой тишине, воцарившейся в классе, половина которого была посвящена в суть дела, до слуха Скочелёвой явственно донесся шепот:
— Ариане.
— Прекратите подсказывать! — рассердилась она. — Бирюковский, ты не приготовил сегодня урока. Садись! Солянский, расскажи об арианах.
Благодаря подсказке Марцин с честью вышел из положения.
Поскольку после ответа, вернее, молчания Вицека, учительница ничего не поставила в журнал, он воспрянул духом. «Авось пронесет». Но, заметив, что Скочелёва по нескольку раз спрашивает одних и тех же учеников и только тогда ставит отметку, он опять запаниковал. Значит, и его ждет та же участь.
Спрашивая других, Скочелёва время от времени поглядывала на Вицека. Так и есть: предчувствие его не обмануло.
— Бирюковский, расскажи о польско-турецких войнах, — сказала она. — Надеюсь, тут ты будешь чувствовать себя уверенней.
Однако Бирюковский не оправдал ее надежд: он молчал, будто воды в рот набрал. Но на этот раз не опустил головы, а неподвижным взглядом уставился на доску.
— Что с тобой? Почему ты молчишь? Я ведь знаю: баталии тебя всегда интересовали, особенно школьные, — пошутила учительница, пытаясь его расшевелить, но напрасно.
Вицеку нестерпимо захотелось крикнуть хоть словечко в свою защиту, но он сдержался и только в отчаянии зажал опять руками рот.
— У тебя зубы болят?
Он энергично замотал головой, тут же пожалев об этом. Эх, надо бы кивнуть утвердительно, застонать, в общем как-то вывернуться. А после урока подойти и все объяснить.
Но момент был бесповоротно упущен. Скочелёва начала терять терпение, а ухмылки на лицах ребят только подливали масла в огонь. Весть о споре между Бирюком и Марцином облетела по беспроволочному телеграфу весь класс. И Скочелёвой стало ясно: опять какая-то затея! А этого она не любила.
— У тебя что, язык отнялся? — рассердилась она и взяла уже ручку, что ничего хорошего не предвещало: ученик не ответил на целых два вопроса.
Бирюковский понял: надо спасаться, пока не поздно. По уговору он должен до звонка молчать, но жестикулировать ему ведь не запрещается.
И он стал бить себя кулаком в грудь, прижимая к себе учебник истории и показывая с возмущением на Марцина и Костика.
Но увы, смысл этой пантомимы был понятен лишь посвященным!
Отчаянные жесты ученика в первую минуту напугали учительницу. Поэтому хихиканье в разных концах класса показалось ей неуместным.
Что с ним? Обычно разглагольствует, слова не дает вставить, а сейчас нем как рыба. Что тут замешан Солянский, сомнений нет. Но Пшегонь? Почему оба еле сдерживают смех?
— Пшегонь, что все это значит?
— Я… я… не знаю. Он, наверно, заболел. Вон как его корежит! Правда, Марцин?
Марцин поддакнул.
Тут прозвенел звонок, и волшебство во мгновение ока рассеялось: Бирюк снова обрел дар речи!
— Негодяи! Подлецы! Жулкевский под Цецорой! Собесский под Хотимом! О Вене говорить нечего, об этом даже маленькие дети знают. Одну цифру переставить в дате январского восстания, и получится 1683, год битвы под Веной.