Вот только все ближе подбираясь к собственной берлоге, он все более ясно сознавал, где искать Олю. Сколько вариантов-то на весь поселок? Какое, бога ради, жилье? Куда ей идти, кроме как…
… кроме как к нему.
Как и ему — к ней.
Он увидел ее издалека. Его двор хорошо просматривался с дороги. И увиденного было достаточно, чтоб улыбнуться — впервые за весь день так легко и открыто. Оля сидела на корточках возле собачьей будки и осторожно, будто боялась, что руку откусит, гладила Володьку между ушей. Тот, похоже, балдел и проникался симпатией. А у Оли юбка короткая, ноги в тонких колготках. Куртка — тоже не внушает уверенности, что ей сейчас тепло.
Зато тепло вдруг стало Денису.
Она пришла. Сама пришла. К нему. С чемоданом, перегородившим проход к крыльцу. Столько времени убегала — а теперь, наконец, пришла. И какая разница, что столько всего натворила. Он по-своему тоже творил. Но в эту минуту ее присутствие возле его дома показалось ему настолько естественным, что он готов был послать далеко и надолго рассудифилис о правильности поступков и об удовлетворенности результатами, настигший его за эти бесконечные недели без нее.
Без нее.
В конце концов, он больше не хочет быть без нее.
Без вот этой худенькой длинной девчонки с огромными глазами и несгибаемой упертостью. Без нее, ни на кого не похожей, каких просто больше нет на свете. Со всеми ее страхами, комплексами, буйной фантазией и даже враньем. Лишь бы только она и правда его любила.
В тишине, царившей на краю поселка, шум отворившейся калитки оказался достаточно громким. Денис зашел во двор, бросил окурок в ведро, стоявшее у входа, и зашагал в сторону Оли.
— А говорила, что боишься собак, — проговорил он, подходя к ней.
Она оглянулась на звук и оторвала ладонь от Володькиной морды. Наверное, и прочь отскочила бы, как если бы он застал ее за чем-то, что ей делать нельзя, но все же удержалась на месте, лишь разогнувшись и став в полный рост, когда Дэн оказался ближе. Она смотрела в его лицо, отчаянно пытаясь угадать в нем хоть намек на намерения. А потом шумно выдохнула и ответила:
— Боюсь. Но я над собой работаю. Как его зовут?
— Володька. И вряд ли ради него стоит себя заставлять.
— Не заставляю, — мотнула Оля головой. — Я правда себя не заставляю. Он на меня не гавкнул ни разу. Бутерброд умял.
— Пришла, чтобы покормить пса? — усмехнулся Денис.
— Нет. Я к тебе… пришла. Совсем. Ты не против?
Он помолчал, разглядывая ее некоторое время так, будто что-то искал. Может быть, действительно искал: в этой инопланетянке что-нибудь земное. А не находил — да и черт с ним. У всех своя судьба. Его — любить представительницу внеземной цивилизации. Кожа не фиолетовая — и ладно. Хотя, конечно, за то время, что они не виделись, стала почти просвечиваться. Дурочка. Сама себя довела.
Но вопрос у Дэна все же оставался. Один-единственный. Его и задал:
— Ты со всем разобралась?
Сердце ее забилось набатом. Так, что этот стук даже в ушах отдавался. Она не была уверена в том, что улыбка, которую попыталась изобразить, и правда хоть немного похожа на улыбку. Но все-таки улыбнулась ему, как сумела. И кивнула.
— Разобралась. Прости, что так долго.
— Тогда пошли домой, — быстро, слишком быстро отозвался Денис. — Жрать хочу и устал, как собака.
— Я… я тоже устала… и мне на работу вставать рано. У нас поход завтра с паном Мыколой на Говерлу, — Оля, все еще настороженная, подошла к своему багажу и взялась за ручку чемодана. А потом со смешком добавила: — Если опять никто не потеряется.
— Надавать бы тебе по заднице, — проворчал Басаргин, подскочив к ней и забирая у нее вещи.
— Потом надаешь, — медленно шепнула Оля и, не выдержав, уткнулась лбом в его плечо. Плакать не хотелось. Хотелось рассмеяться. Не к месту, конечно. Как всегда. И все так же, вдыхая его запах и вдруг зажмурившись, она сквозь смех сообщила: — Заодно за Марычку свою. Она приходила, пока я тут… тебя ждала. Чтоб не выгнала, пришлось сказать, что я твоя жена… Она, конечно, расстроилась, но хоть свалила быстро.
— Ну и правильно сделала, — улыбнулся Дэн и легко прижался губами к Олиной макушке. — Идем, холодно становится. Простудишься, и не пущу тебя ни на какую Говерлу.
Они так и зашли в его дом, обнявшись. У нее в свободной руке — рюкзак. У него — чемодан. И то, и другое — оставлено в прихожей. Крохотной, не развернуться. Олины глаза забегали по стенам, полу, потолку, выхватывая все целиком и в деталях. Снова остановились на Денисе. До спазма в животе — хотелось целовать его. Потом. Попозже. Сейчас глухо выдохнула: