— Времена меняются, Иван. Когда-то я думал, что останусь в стороне от этого. Смогу сыграть с судьбой, не быть… ответственным за чьи-то жизни. Я сторонился войны. В жизни есть куда больше удовольствий, чем слепая грызня. Я превращусь в зверя или в птицу, даже в невесомого мотылька, пересеку моря… Вот что я называю жизнью.
Что-то мечтательное, сладкое было в его речах. Впервые за долгое время Кощей задумался, как много он потерял, решив идти войной на Китеж, увлек за собой всех, кто ему дорог.
— Ты мог бы уйти, — борясь с собой, предложил Кощей. — Если всем погибать.
— Нет, не оставлю. Но я хочу свободы, как и всякое живое существо, вот и не могу успокоиться… И понимаю твою Марью — как человек! Отбери у меня волю — что ж от меня останется?
— А я, получается, сам себя заковал, — горько усмехнулся Кощей, почесывая зудящее запястье — выбеленную кожу шрамов.
— Дурак потому что, — весомо произнес Вольга, будто бы это все объясняло.
========== 6. Обман ==========
Волнение Марьи не улеглось с наступлением рассвета, хотя Любава, желавшая ее успокоить, упрямо напоминала, что «утро вечера мудренее». Она поспала совсем немного, но ради Кощея притворилась, что погрузилась в грезы. Когда он испарился, чтобы поговорить с Вольгой, Марья стала ходить из угла в угол и не могла уняться, пока голова не начала кружиться. Обычно ей помогали смирить душу изматывающие битвы, но сейчас ее враг был слишком далеко…
Утром она нетерпеливо вскочила с постели, но отмахнулась от привычной помощи Любавы. Марью одели в простое, ничуть не вычурное платье, которое подошло бы обычной посадской девушке, а волосы оставили взлохмаченными и спутанными. Подаренный мужем гребень, который в предрассветной мгле показался еще красивее и загадочнее, Марья спрятала в вырез платья. Все должно было выглядеть так, будто она второпях вылетела из узилища и с трудом оторвалась от погони…
Кощей неслышно возник в дверях и поманил к себе Любаву. Та, как и обычно, потупилась и рухнула на колени, смущенная его вниманием. Марью всегда удивляла покорность, с которой нечисть принимает силу Чернобога, словно им нужно было непременно кому-то подчиняться. Марья не понимала этого, это противоречило всей ее сути, однако никогда не говорила с Любавой об этом — знала, что ее не переубедить, но и не желала настраивать дворню против мужа, когда им нужно было сплотиться.
— Любава отправится с тобой как еще одна пленница, — пояснил Кощей, кивнув на ведьму. — Мы с Вольгой решили, что это разумно. Она сможет притвориться другой похищенной девчонкой, с помощью которой ты меня сковала. Это куда лучше звучит, чем княжна, в одиночку победившая великого чародея.
Она решила, что ослышалась, но это не было смутным предрассветным сном.
— Нет! — громко воскликнула Марья, в ярости оглядываясь с коленнопреклонной Любавы на спокойного, ледяного Кощея. — Ты не посмеешь! Ее убьют! Разве вы с Вольгой не говорили, что Китеж окружает такая же сильная граница, как наша? Она нечисть! Любава зря погибнет, мы можем избежать этого…
— Они ненадолго ослабят границу, чтобы провезти меня, — сказал Кощей. — Я же могу впускать людей — как, скажем, тебя когда-то. Кроме того, она не нежить, а обычная живая ведьма… Если постарается не показывать когти. Шума вокруг меня хватит, чтобы одна девчонка смогла проскользнуть. Она будет тебе ценным союзником, любовь моя…
Он позволил Марье оттащить себя в сторону, с искренним любопытством осматривая ее недовольное нахмуренное лицо. Любава застыла на коленях, глядя в пол, и не шевелилась, боясь издать хотя бы звук. Они не отошли далеко, так что она наверняка слышала змеиное шипение Марьи:
— Она стала мне дорога, и я не хочу, чтобы она погибла! Выбери другую…
— Но Любава больше всех верна тебе и показала это в недавнем бою. Тебе понадобится друг, когда ты будешь окружена нашими врагами, — убеждал Кощей. — Это меньшее, что я могу сделать. Я не смог убедить Вольгу последовать за тобой, — признался он. — Я испугался этого, он никогда мне не отказывал… Но кто-то должен о тебе позаботиться, и у этой ведьмы неплохо получалось прежде…
— Она помогла мне в Лихолесье, но Китеж… — Марья стиснула зубы. — Это иное! Я должна буду думать еще и о ней. Жестоко… Я не смогу простить себя, если она умрет. Любава не просто слуга, она выхаживала меня, когда я была ранена, я обязана ей!
— Значит, ваши узы достаточно крепки, чтобы помочь пережить это, — заключил Кощей. — Я не откажусь от своих слов. Даже если ты этого не желаешь, она пойдет за тобой, потому что не может ослушаться Чернобога.
Марья досадливо отвернулась. Ей не хотелось ссориться, потому что им предстояла болезненная разлука, не сравнимая с прежними отъездами Кощея — тогда Марья хотя бы знала, что он свободен и охраняем дружиной, а значит, вернется к ней целым и невредимым. Его мысли были разумны, как и всегда. В стенах Китеж-града Марье понадобится любая подмога, чтобы освободить Кощея и добраться на князя с княжичем Иваном, а маленькая ведьма могла стать ценным разведчиком и помощником… С трудом она смирилась.
Приготовляя ее, Любава смяла и обтрепала одежду, порвала подол, оставив неприличный вырез у бедра — если бы Марья решила бежать от кого-то быстрее ветра, она бы тоже так сделала с платьем, освобождая ноги. Еще Любава перепачкала платье снизу в заготовленной смеси с сажей. Она наклонилась к Марье и перехватила ее серьезный взгляд. Кощей стоял у окна, задумчиво взирая на тоненькую линию рассвета, рыжим порезом вскрывшую черное небо. Кивнув, Марья разрешила Любаве говорить.
— Пожалуйста, не прогоняйте меня, — взмолилась Любава. — Я и сама хотела, чтобы государь отправил меня с вами! Еще на совете я поняла, что вам придется притворяться невестой княжича Ивана, будь проклят весь его род, — скороговоркой выговорила она. — Но если вы сделаете меня своей служанкой, я принесу много пользы! За мной не будет такого досмотра, как за вами, я буду вашими глазами и ушами…
Марья ошибалась, считая, что Любаву влечет слепая преданность своему царю. Ведьма была куда умнее и расчетливее, чем полагали многие, кто смотрел на слуг свысока — к счастью, Марья хорошо знала девушек, потому не удивилась крепкой хватке Любавы. Она тоже хотела сразиться за Лихолесье, за свой приют, хотя и не умела драться мечом или топором.
— Я последую за вами куда угодно, — проговорила Любава. — Когда-то я жила в деревеньке… была для них лекаркой, повитухой, присматривала за скотиной — делала все для них. Но они попытались убить меня, когда священник напомнил им о долге перед Белобогом. При Кощее я смогла стать полезной вновь… Вся моя жизнь — помощь другим.
— Но что если он снова принесет тебя в жертву? — протянула Марья.
— Значит, это моя судьба.
Она почувствовала, что ответ расстроил Марью, поэтому отвела взгляд. Марья беспомощно вздохнула, но ничего не смогла сказать; сколько же людей жили так? Никогда она не задумывалась о тысячах, трудившихся при дворе или где-то далеко, на земле… Ей повезло вырваться, но многие жили несвободно и… обычно? Любава словно бы не могла представить лучшей участи для себя, чем погибнуть ради своих хозяев.
— Что ж, пускай, — глухо проговорила Марья. — Люди верят в слухи о моем муже, не всегда… приятные. О том, что он похищает девушек, — с досадой пояснила она, когда Любава постаралась замолчать это. — Нет, это сыграет нам на руку. Тебе нужно притвориться, что ты тоже его жена! — фыркнула Марья, хотя ей вовсе не было смешно.
Она отослала Любаву, чтобы не напоминать лишний раз, глядя на ее открытое веснушчатое лицо, что они обрекли ведьму на смерть, и явился Вольга. У него был диковатый взлохмаченный вид, так что Марья решила, что он едва вернулся из леса, где носился волком. Поклонившись, Вольга, казалось, совсем не смотрел ни на нее, ни на Кощея, взглянувшего на побратима с потаенной настороженностью, какую Марья тут же заметила. Мысли его блуждали где-то далеко.