— Готов? — отрывисто спросил Вольга, перехватывая кривой разбойничий нож. Немного волновался.
Марья напряглась, оглядываясь на сундук и рассчитывая, успеет ли броситься за мечом. Но Кощей усмехнулся и удобнее сгреб черную копну, чтобы Вольга в несколько взмахов обкорнал его волосы. Марья не смогла ничего сказать, на пол полетели гладкие пряди… Она настороженно смотрела на Кощея, ставшего как будто беззащитнее.
— Для чего это? — удивилась Марья.
— Сила колдуна в его волосах, — пояснил Вольга. — Поэтому стричься у них не принято. Нам это не слишком-то повредит, потому что сила Чернобога явно глубоко пробралась, — он бесстрашно ткнул в почерневшую когтистую кисть, — но в глазах китежцев это будет правдоподобнее. Вань, замри!
От тяжелого удара Кощей пошатнулся, но устоял. Коснулся рассеченной скулы слегка удивленно и что-то прошептал. Видимо, уговаривал силу не залечивать ссадину.
— Они не отрастут? — с тоской спросила Марья. — У тебя же не…
— Это не совсем то, о чем нам нужно волноваться, — проворчал Вольга, хлопнув Кощея по плечу. — Так, порви рубаху справа. И ворот. Постарайся выглядеть как можно несчастнее, тебя только что обдурила собственная наложница.
Ей не нравилось, как легко Вольга говорит, словно это игра… какая-то забава, в которую он ввязал Кощея — Марья улавливала слухи об их прежних похождениях. Но все было куда важнее, чем любые развлечения. Кощей благодарно кивнул побратиму, поправляя разодранный рукав. Он выглядел так, будто на него напал дикий зверь, а никакая не слабая княжна, которую ей придется изобразить, но Марья рассчитывала, что никто не будет присматриваться к плененному царю нечисти.
Появляться на глазах у подданных в таком жалком виде Кощей ничуть не стыдился, хотя Марья с Вольгой пытались его задержать, вывести тайным ходом из терема. Не нужно было пугать тех, кто явится поглазеть на отбывающего в гнездо врага Кощея. Но взгляд у него был не сломленного пленника, а правителя, готового пожертвовать всем ради нечисти, доверившейся ему… Их провожали тихо, но уважительно. Они все понимали, что Кощей может и не вернуться, но обезглавить Китеж постарается любой ценой. Но Марья отчетливее других понимала, что ее мужа в большей степени ведет личная месть, а не благородная забота о своем народе.
Марье не отдали ее любимого Сивку, а приготовили какую-то невзрачную лошаденку, на которой им с Любавой предстояло вывезти из Лихолесья Кощея. Она лично проверила подпругу и даже ослабила ее, чтобы все выглядело не слишком уж идеально. Лошадь нервно косилась на Марью и била копытом, но она надеялась, что та их не подведет… Занимаясь упряжью, Марья не услышала, как к ней по-звериному мягко скользнул Вольга.
— Езжайте, моя королевна, — кивнул он без намека на знакомую надменную улыбку, что так выводила Марью из себя. — Самое время отправиться в то, что люди нелепо называют преисподней. Мы будем позади, не бойтесь ничего… и в особенности наших скромных певческих талантов…
— Я не боюсь, Вольга, не забывайся, — яростно прошипела Марья, обернувшись к нему, хотя времени не было. — Никогда и ничего. Если ты думаешь, что твоя искусная выдумка заставит меня мучиться…
— То я полностью прав. Но ты ни за что не покажешь мне это, — уважительно согласился Вольга. — Я не сомневаюсь в тебе. Ты справишься…
Он колебался, желал сказать что-то еще.
— Ты всего лишь пытался попрощаться со мной, и я ценю это, — прошептала Марья. — Но если он умрет, я не прощу тебя, Вольга, и это вечно будет твоя вина.
— Я знаю это лучше всех. Разве мне не страшно за своего брата? Ты же не думаешь, что я смогу хладнокровно пожертвовать Ваней, чтобы… что? Мне нечего делить с Китеж-градом. Это не моя война. И не твоя, Марья Моревна, но ты сражаешься в ней вдвое яростнее любого, кто обижен служителями Белобога.
Марья заметила, что у Вольги тоже отчаянный и бессонный взгляд загнанного зверя, как, должно быть, и у нее. Он оглядывался, часто вдыхая — коротко, рвано, словно его душили. И все-таки он смог укоризненно посмотреть на Марью, что ей стало мучительно неловко.
— Княжич мечтает заполучить меня, а значит, это мое дело и моей оскорбленной чести, — поспорила Марья. — Именно поэтому я имею право отрубить его голову…
— Ты оправдываешь жажду крови. Это не по мне. Я предпочел бы, чтобы это окончилось быстрее и, возможно, бесчестнее… Но вы с ним слишком упрямые и гордые для бегства! — бессильно прорычал Вольга.
— Тогда отправься в Китеж и перережь княжичу горло, — накинулась на него Марья. — Разве ты не способен на это? Обернись птицей и впорхни в его покои…
— Он не позволит мне, ты понимаешь! Он живет местью Китежу, как бы тебе ни хотелось облечь это в сказку о вечной любви! Вот что им движет и вот что его убьет. Что мы можем сделать? Перед этими это… темными желаниями? Но это не сила Чернобога побуждает его к убийству и бойне, а обычная человеческая обида!
— Ну, и чего ты хочешь? Чтобы мы прекратили это? — накинулась на него Марья.
— Я уже не знаю, чего хочу, — огрызнулся Вольга. — Единственное, чего я желаю, это чтобы все мы вернулись целыми.
— Перестаньте! — рявкнул Кощей. — Мы не победим, если попытаемся переубивать друг друга!
— Прости, — кисло проговорил Вольга, низко склонив голову.
Он отошел от них, словно не желал, чтобы его колдовство задело Марью с Кощеем. Она с любопытством наблюдала за превращением Вольги; как-то раз муж рассказал ей, что обычный оборотень, какие изрядно водились в посаде, должен кувырнуться через нож, чтобы принять второе обличье, но для Вольги превращение было естественно и легко. Мгновение — и перед ними стоял огромный серый волк с знакомыми золотистыми глазами. Он боднул Кощея в бок, заставив его пошатнуться из-за связанных рук, замел хвостом по-собачьи, а потом поднял лобастую голову к рассветающему небу и завыл.
Волкодлаки откликнулись ему торжественными переливами. Марья взобралась на лошадь, за ней посадили неловкого из-за веревок Кощея, а на крупе едва удерживалась Любава, которой пришлось в ужасе схватиться за него, чтобы не свалиться. Марья оглянулась на волчью свиту, вдохнула поглубже и тронула бока лошади, посылая ее вперед.
Она была уверена, что китежцы не поймут переливы волчьей песни, они покажутся им угрозой, проклятием, воем захлебывающейся от злобы своры. Но волкодлаки провожали их и желали им удачи. Марья много раз охотилась с ними, что различала тонкие отзвуки в полотне дикого воя, разлившегося по притихшему Лихолесью. Перед ней сами собой расступались ветки, а на приличном отдалении держалась стая, создавая видимость угрозы…
Впервые за несколько лет Марья покинула Лихолесье — не считая приграничных стычек, когда она невольно оказывалась в степи, погнавшись за врагом. Нет, она высвободилась из своей клети, которая, хоть и полюбилась ей, оставалась всего лишь клочком земли посреди угрюмого леса. Весь мир простирался перед ней, вольный ветер запутался в волосах, и Марья невольно ахнула… Но вскоре вспомнила, что ей нужно сдаться китежскому войску, растекшемуся по ту сторону реки у деревьев. Свободна — и вынуждена притворяться беспомощной девицей. Стиснув зубы, Марья направила лошадь прямо туда, к войскам, и взмолилась какому-то из сошедшихся в битве богов, чтобы китежцы прежде присмотрелись, а после начали стрелять по стремительно приближающемуся всаднику.
Она заметила, как по бокам мелькнуло несколько конных — разведка, которую посылали прямо к воде, чтобы они до боли в глазах всматривались в темный подлесок. Благодаря им, бросившимся к главным силам, Марья осталась жива: в ней признали беглянку, а не главу волкодлачьей стаи, хвостом следовавшей за ее лошадью. Вперед выдвинулись несколько отрядов — Марья скосила, пересекла поле, направляясь туда, где реяли флаги. Не решилась оборачиваться, чтобы видеть, как стая встречается с воинами Китеж-града. Погоня была лишь показной, но драться нужно было по-настоящему.