— Нет нужды… — негромко пробормотал князь Всеслав, но открыто спорить не стал. Как помнила Марья, в Ярославле молились Белобогу в храмах, как и по всей Руси, однако ни один волхв не повелевал князем и его воеводами.
— Нет, отец, я понимаю, — проговорила Марья. — Они хотят проверить, правда ли я княжеская дочь или мара, принявшая ее обличье. Я не обижена. После… всего я бы тоже не верила каждому встречному.
Марья покорно прикоснулась губами к кресту. Где-то глубоко в душе она опасалась, что жизнь в Лихолесье изменила ее, что она сделалась нечистью, как и все, кто ее окружал. Но Марья не ощутила даже малейшего жжения на сухих губах и почувствовала слабую досаду. Она подняла взгляд на священника, довольно взиравшего на нее, и постаралась улыбнуться. Ей поверили. Или поначалу ей так показалось. Марья не понимала, дурит она головы многих уважаемых воинов, во все глаза следивших за ней, или ловушка схлопывается вокруг нее.
Подошла очередь Любавы, и Марья заметила, как она трясется, словно осинка. Для ведьмы это должно было стать настоящим испытанием, и Марья попыталась представить боль, которую Любаве причинит крест — наверняка такой же природы, что и те маленькие амулеты на шеях воинов, смогших перейти Смородину.
Кощей дернулся, делая вид, что пытается вырваться. Конечно, сбегать он не собирался, но землю тряхнуло от Чернобоговой силы, она зашаталась под ногами, и воины тревожно зароптали. Стало темнее, хотя разгоралось светлое утро. Молодой воин отступил…
— Не касайтесь его! — велел князь, опасливо оглядываясь. — Будьте осторожны, он все еще слишком силен! Белобог, помоги нам…
Марья затаила улыбку. Даже скованный, потрепанный стараниями Вольги, ее муж внушал ужас каждому врагу, который его видел. Глаза Кощея сияли ясно и зло; он оказался среди своих противников, но встретил их с поднятой головой… Возможно, это упрямство будет дорого стоить ему при перевозке. Марья знала, что воины скоро поймут его беспомощность и попытаются отыграться…
— Кто он? — тихо спросила Марья у отца, хотя зареклась что-то говорить.
— Князь Черниговский, Василий, — проговорил он негромко, как бы не желая обидеть союзника неосторожным словом. По тому, как он глядел на молодого князя, Марья поняла, что тот может стать опасным врагом. — Главный союзник Китеж-града. Его с детства отправили на воспитание к отцу княжича Ивана. Он доставит тебя к жениху, ему можешь доверять, — улыбнулся князь Всеслав. — Он не позволит никому навредить тебе…
Марья чувствовала нечто вроде… проскользнувшей возможности. Никто не любил быть вторым, оставаться позади кого-то более знаменитого — особенно молодой воин, желающий добыть славу. Жадность и тщеславие читалось во взгляде Василия. Он ликовал, когда приказал отволочь плененного Кощея к телегам. Он желал большего. Самому стать победителем чудовища… Марья решила приглядеться к нему, попытаться поговорить. Ее увлекли прочь, и она вспомнила, каково это — идти туда, куда не хочешь.
Василий оглянулся на нее мимолетно. С легким любопытством. Марья приковывала взгляды, полные настороженности, в Лихолесье, потому что там не привыкли к обычным людям. Но здесь она вмиг стала… ничем. Княжной в беде, предлогом развязать новую войну, ценным трофеем для княжича Ивана. Неудивительно, что его прихвостень ничуть ей не заинтересовался.
— Когда мы отправимся в Китеж? — тревожно спросила Марья. — Вдруг… — она дрогнула голосом. — Вдруг они снова нападут? Мы же не останемся здесь?
— Конечно, нет, княжна! — откликнулся ей еще один из воевод Ивана. — Не бойтесь, мы сейчас же снарядим вам охрану и отправим в Китеж, под защиту озера Светлояра… Но вам придется ехать с этим чудовищем…
— Ничего, я посмотрю, как он мучается! — стойко солгала Марья, гордо воздевая голову. Она порадовалась, что их не разлучат и она сможет видеть, что творят с ее мужем.
Она задумчиво оглядывалась. Княжич Иван собирал вокруг себя сильных сверстников, подросших сынов соратников отца Марьи, которые когда-то обсуждали сложные взрослые дела в его залах… Теперь эти вчерашние мальчишки творили историю, и у Марьи появилось странное предчувствие: ее отец пытался заполучить власть, выгодно выдав ее замуж, но разве его время не проходило?
— Держитесь, моя королевна, — тихо-тихо прошептала Любава, легко касаясь ее руки.
Обыкновенно она не отваживалась касаться Марьи без надобности, но сейчас они обе были одинаково испуганы, нуждались друг в друге. И хотя это было малодушно, Марья порадовалась, что Любаву отправили с ней.
Она оглянулась на Лихолесье украдкой, но постаралась нарисовать на своем лице ужас, присущий наконец-то вырвавшейся из темницы девушке. Лес молчал. Марья не так близко знала таившегося там Хозяина, но надеялась, что он пожелает им удачи и благословит в путь. Однако так ничего и не почувствовала.
========== 7. Колокольный звон ==========
Тьма собиралась под веками и затапливала все мысли. Память глухо падала куда-то в глубину лет, и Кощей понять не мог, где он, в телеге, части дикого и непривычного свадебного каравана, текущего по проторенным свободным дорогам к сиянию Китеж-града, или на окраине степи, в шумном стойбище, среди таких же изможденных рабов. Он терялся, глядя сквозь своих тюремщиков, не различая их — окладистые бороды или узкие прищуры монгольских змеиных глаз?
Он видел урывками костер, слышал ржание лошадей, то тихое и смирное, то заливистое, почти боевое. Разговоры на лающем языке, ему не понятном, перешептывания других рабов, стон мальчишки с сорванной спиной — его заставили таскать тяжелые мешки с данью… Рыжие отблески плясали перед помутневшим взглядом, как болотные огни, норовящие увести в самую глубокую топь. Пахло жидкой похлебкой, что им выдавали единожды в день. А руки его, скованные, стиснутые кандалами, страшно ныли и болели, и лицо тоже, будто кто-то ожесточенно бил его, хлестал, но он не помнил ни того, кто колотил его, ни за что. Не помнил даже своего имени.
Кто-то тронул его за плечо, отозвавшееся ноющей болью. Склонилась тяжелая тень, кряжистая, широкая, как приземистый дуб. К губам ткнулся мех, в горло полилась холодная, ледяная вода, которой он едва не захлебнулся.
— Пей, — рыкнул воин, зажимая ему рот. — Иначе совсем худо будет.
— Марья, — глотнув, просипел он, нашарив единственное имя, которое сияло в памяти. Он позвал ее снова, но она не откликнулась, разлученная с ним, оторванная от него. Студеная вода словно растеклась по венам облегчающей прохладой, прекратив неясную лихорадку, и Кощей смог рассмотреть склонившегося над ним китежского дружинника.
Марья была где-то рядом, он знал это, чувствовал, но ее неусыпно стерегли, и нечего было надеяться, чтобы свидеться с ней. Поодаль устроилась десятка его охранников, грохотала смехом, а с ними сидел Белобогов чародей. Его сила, чем дальше караван отдалялся от Лихолесья, становилась все больше, жалила сильнее. Кощей видел ликование в глазах богобоязненного с виду старика с длинной бородой, когда на нем открывались раны от его заклятий.
От дружинника с незнакомым, исполосованным звериными когтями лицом, склонившегося к нему, покуда остальные были заняты беспечным разговором, пахло лесом, мхом, звериной, волчьей шкурой. Знакомый янтарный блеск мелькнул в темноте ночи — заплясали ли искры костра в темных враждебных глазах?.. Но Кощей улыбнулся, насколько мог, истерзанными губами.
— Рад тебя видеть, мой друг, — прохрипел он. И совсем тихо добавил: — Вольга, дурень, сам же сказал, что не полезешь в китежский стан… Берегись, меня и так казнят, а ты тоже не спасешься…
— Мертвая вода, — вместо ответа произнес побратим, избегая прямого взгляда. — Иначе погибнешь. Они не знают меры, будут мучить тебя, потому что ты не хочешь ответить. Даже лесные звери достойнее их…
— Эта твоя вода — она же, наконец, погубит во мне человека? — подумав, спросил Кощей.