— Нашего рода, — попытался напомнить Иван.
Кощей расхохотался. Кровь давно ничего не значила для него — кроме той, что стекала по бледным рукам, глубоко отмеченными шрамами от кандалов. Марья едва дышала. «Посмотри на меня», — мысленно умоляла она, глядя в худую напряженную спину.
— Я не знал! Никто мне не говорил, кто ты такой! — крикнул Иван. — В Китеже никто не вымолвил ни слова про старшего княжича, словно заклятие какое! А может, так и есть! Наши жрецы могли это сделать. Чтобы… — он весь поник. — Чтобы никто не сомневался, что именно я займу трон отца, когда его не станет.
Священники Китеж-града крепко держались за власть. Марья не заметила волнений в народе в те большие церковные праздники, все они казались единым… стадом, следующим повелению слуг Белобога. Но всегда есть недовольные. Они могли напомнить, что первенец великого князя еще может быть жив — или его наследник. Неужели не было у священников возможности задурить людям головы, когда в руках их Исток, вся сила их мира, место, где он народился?..
— И что бы это изменило, если бы ты знал? — вкрадчиво спросил Кощей. — Не стал бы преследовать нечисть? Погляди на меня, не отворачивайся! Такой брат тебе не нужен. Вы сожгли бы меня на площади… А теперь ты просишь милости?
— Я… Я могу отвести тебя к отцу! — в отчаянии воскликнул Иван. — Поговори с ним, он, может, все объяснит… Должна быть причина!
— Думаешь, мне чего-то стоит перевернуть весь терем и посмотреть, куда побегут дружинники, чтобы защитить старика? Да уж, ценный совет… И чего же ты сам хочешь? — спросил Кощей, поняв, что Иван торгуется. Лицо исказилось какой-то болезненно-злой ухмылкой. С ним пытались заключить сделку.
— Жить, — бесхитростно признался Иван, с отчаянием глядя на него.
Снизу вверх, человек — на разъяренное чудовище. Сейчас он совсем не походил на славного царевича из историй, скорее — на обычного мальчишку, трясущегося перед чем-то неизведанным, страшным. Он не гордо вскидывал голову, стараясь сохранить честь, а всего лишь прянул от когтей, впивавшихся в загорелую кожу. Марья подумала, что ее отец презирал бы Ивана, если бы увидел, как он собирался умереть. Юлил и старался выкупить себя.
— Веди, — жестоко велел Кощей. — Не должно детям умирать раньше родителей, верно?
Мимолетом посмотрел на Марью, и по лицу его скользнула тусклая улыбка. «Скоро все кончится», — отчетливо услышала она и воспрянула.
Марья ожидала, что Иван потянется к знакомой лестнице, но он уверенно свернул к стене, где между каменными колоннами прятался прорубленный людьми ход. Марья опасливо оглядывалась, ей все казалось, что стены сомкнутся… Они с Кощеем одинаково внимательно следили за Иваном и мрачным Василием. Последней шагала испуганная Любава, которую еще трясло после пережитого, и Марья часто оборачивалась на подругу.
— Эти ходы давно еще строили, до моего рождения, — сказал Иван по дороге. Ход вилял. Он волновался и никак не мог замолчать. — Годами тут Алатырь искали, все перерыли, еще заморских мастеров приглашали, чтобы помогали землю прорубать. Нашли, наконец…
Он мог бы завести их прямиком в ловушку, но разве засада остановила бы озлобленного Кощея? Он смахнул бы всех дружинников разом, что встали бы у него на пути. Марья, однако, порадовалась, что Иван не попробовал обмануть. Честный он, этот княжич, чистый, еще не научившийся лгать.
Они вышли из черного хода для прислуги, оказавшись в незнакомом Марье крыле. Двое стражников пали на пол, открывая им дорогу. Кощей толкнул двери легко, словно они ничего не весили. Заставил сперва пройти княжича с его слугой, чтобы не подставлять им спину. Служанка, стоявшая у постели, вскрикнула и тут же упала, схватившись за сердце.
— Ваня…
Марья не видела в его взгляде ничего, кроме ненависти. Старый князь поднялся на постели с трудом, мутными глазами посмотрел на Кощея. Совсем изможденный, седой старик с нечесаными космами волос. Узнает ли?.. Марье показалось, об этом она одна волнуется, жадно наблюдая за переменами в лице старика, а Кощей безмятежен — ему все равно, он убьет его в любом случае. В Марье всколыхнулось что-то: это неправильно, странно — убивать немощного отца, уже отвоевавшего свое. Болезнь прикончит его через пару седьмиц.
— Иван, — недоверчиво прошептал старик надтреснутым голосом. — Ты… сбежал? Освободился?..
Он потерялся во время. Думал, сын вырвался из ордынского плена и явился к нему на порог, измученный испытаниями. Там могло бы статься — но Кощей избрал путь гораздо худший, в конце концов приведший его домой, в город, который он жаждал разрушить.
— Скажи мне, что хотя бы пытался выкупить меня, — наклонившись к старику, прошипел Кощей. — Что не сразу решил меня бросить на растерзание ордынцам. У тебя родился другой сын, и я стал не нужен, так, отец? Не стою золота? Лучше окрасить им новый храм. Вы тут много возвели, пока я мучился…
Но разум уже покинул старика. Он смотрел на Кощея безучастно, мертвыми глазами. Почему-то взгляд его казался жалостливым. Марья замерла. Она не смогла бы. Вспомнила своего отца, умного и гордого, их неловкое примирение — убийство было неправильно, бесчеловечно — так одни звери поступают. Но остановить мужа она не смогла, видя горящую в нем злость.
И Кощей, покачав головой, наклонился и одним движением перерезал ему горло — сверкнули когти. Медленно поднял руку, поглядел на тягучие капли, стекающие по длинным черным пальцам. Кровь растекалась по постели, впитывалась в ткань. Удивительно — Марье казалось, старик совсем иссох. Ни криков, ни мучений. Ничего. Любава отвернулась, спрятала глаза. Даже нечисть не была столь жестока…
— Ему никогда не нужен был сын, — сказал Кощей, дрогнув. — Только наследник.
В нем еще было что-то человеческое — поэтому он колебался. Может, не так представлял долгожданное отмщение. Не принесло оно ему удовольствия?.. Он оглядывал комнаты, лампады, какие-то иконки с изображением неизвестных святых, чтимых тут… Тусклый свет. Кощей выскользнул и тут же столкнулся с Иваном у дверей.
— Ты получил то, что хотел? — негромко спросил княжич, утирая слезы украдкой. — Теперь ты оставишь Китеж? Тебе нужна была эта война, только чтобы до нас добраться, так? — устало проговорил Иван. — Все бессмысленно.
— Ты прекрасно знал, что старик умирает, и решил откупиться от меня его жизнью, — прозорливо сказал Кощей. — Всегда знал, что подлость у нас в крови…
Иван поступил так, как сделал бы мудрый правитель. Может быть, первый раз в жизни. И Марье показалось, что взгляд у него стал как-то взрослее, да и держался он с Кощеем теперь смелее — видно, думал, что сумеет договориться.
«У нас», — подумала Марья. Только юный глупец вроде Ивана мог поверить, что это знак проснувшихся родственных чувств. Марья чуть отступила, и Кощей властно взмахнул рукой. Послышался знакомый шорох стали — Василий вытащил меч и направил его на Ивана. Взгляд Черниговского князя безумно метался, словно он был заперт в своем теле.
Иван неверяще уставился на друга. Рядом жалобно закричала Любава — неуемная сила Чернобога ранила и ее. Василий упал, катался по полу, как безумный, но не кричал — потому что сила Кощея ему запретила.
— Что скажешь, братец, все еще хочешь смотреть, как нечисть мучается? — прорычал Кощей, указывая на прижимающегося к полу Василия. Тот схватил правую руку и отчаянно глядел на возвышающегося над ним царя нечисти. — А ты? Предал свой народ, жег его, убивал, притаскивал к ногам китежских князей и священников, ползал перед ними на коленях! Глупый щенок, ты думаешь, это спасет тебя от требы Чернобога?
Василия выгнуло, голова дернулась, будто ему заехали сапогом по подбородку. Он пытался выплюнуть какое-то проклятие, но прикусил язык, заплевался кровью. Марья смотрела на его мучения почти брезгливо, не жалея, а понимая: Кощей отплачивает за свой страшный плен, хочет переложить свою боль на кого-то другого. Заблудившийся Черниговский князь всего лишь попался ему на дороге. Он… возвращал долг.