Аркадий Борисович переступил порог и увидел Прохорова. Прохоров сидел напротив начальника облздравотдела и смотрел в окно.
— Вот, тут на тебя заявление поступило от товарища! — показала Пристяжнюк на Прохорова.
— Здравствуйте, Прохоров, — сказал Аркадий Борисович, подходя к столу. Тот не ответил, продолжал смотреть в окно.
— Что же ты, отец, людей в заблуждение вводишь? — спросила Пристяжнюк.
— Кого? — удивился Аркадий Борисович. — Как?
— А вот так… Однобоко поднимаешь на щит своих приятелей, а других — зажимаешь.
— Кого зажимают?.. Какой щит?
— А т-такой! — не выдержал Прохоров. — Вы вчера г-говорили, что Травкин — уникальный?
— Да, говорил.
— Значит т-так… Если у одного — т-тридцать т-три зуба и у него рука есть, — Прохоров ткнул пальцем в направлении Аркадия Борисовича, — то его сразу ффотографировать и н-на сцену, и-и он у-уникальный… А у другого т-тридцать три, но он человек с-скромный и никуда не лезет… так ему — шиш! С-справедливо, да? — и Прохоров показал кукиш по очереди Аркадию Борисовичу и начальнику облздравотдела.
— А у кого еще тридцать три зуба? — спросил Аркадий Борисович.
— У меня! — ответил Прохоров.
— Ну, что вы, Прохоров, — устало сказал Аркадий Борисович, — я же вас лечил… У вас, как и у всех людей, тридцать два зуба.
— Х-хорошо… — Прохоров достал из кармана бумажку, развернул ее — там был зуб. — Это ч-чей зуб?
— Я не знаю, — пожал плечами Аркадий Борисович.
— М-мой, — сказал Прохоров. — Это вы мне его удалили. Помните.
— Помню.
— По-посчитайте? — Прохоров раскрыл рот, придвинулся к доктору. — Сколько?
— Тридцать два, — сказал Аркадий Борисович. — Т-так…
— З-значит, сколько было всего?
— Тридцать два.
— В-видали чудеса арифметики?.. Во рту тридцать два и в руке один и все равно т-тридцать два!..
— Да-а… — задымила Пристяжнюк. — Неувязочка получается, товарищ Шереметьев. Сколько же зубов было у товарища Прохорова в сумме?
— Коренных — тридцать два, — сказал Аркадий Борисович.
— Видали? — подмигнул Прохоров начальнице. — А что я говорил?.. Кумовство!..
— Да-а, товарищ Шереметьев, не ожидалая от вас… Молодой специалист. Некрасиво, очень некрасиво начинаете…
— Да нет, Галина Петровна, — все очень просто, улыбнулся Аркадий Борисович и взял из руки Прохорова его зуб.
— Это обыкновенный молочный зуб. Он задержался дольше, чем нужно, во рту больного. Я его удалил и на его месте, как и полагается, вырос нормальный. Это бывает довольно часто.
Пристяжнюк кивнула и повернулась к Прохорову.
— Вот видите, товарищ Прохоров, я же говорила, что все будет в порядке. Вот все и разъяснилось. Никто вам палки в колеса совать не собирается.
— П-п-понятно, — выразительно протянул Прохоров. — Я так и знал. Все понятно, — он даже как-то обрадованно посмотрел на них и поднялся.
— Заявление свое возьмете? — спросила Пристяжнюк.
— Нет. П-пускай полежит… До свидания! — Прохоров направился к двери, потом вернулся, взял у доктора свой зуб, аккуратно завернул его в бумажку и положил в карман.
От дверей он еще раз оглянулся и, широко улыбаясь, сказал:
— Вы у меня еще п-п-п-поплачете кровавыми слезами!
— Склочник, — сказала Пристяжнюк, когда дверь за Прохоровым закрылась. Она встала из-за стола, подошла к доктору, подвела его к дивану. — Садись здесь, Шереметьев… Как тебя?
— Аркадий Борисович.
— Так вот, Аркаша, — Пристяжнюк усадила Аркадия Борисовича рядом с собой, хлопнула по коленке. — Давай покалякаем.
— Я слушаю вас, Галина Петровна.
— Прежде всего, поздравляю тебя с открытием. От всей души!
— Что вы, Галина Петровна, — засмущался Аркадий Борисович. — Ведь это же, в общем, случайность!..
— Случайность, отец, это непознанная закономерность. Кто ищет — тот всегда найдет. А?
Аркадий Борисович был польщен.
— А с меня, Аркаша, начальство уже стружку снимает. Почему, мол, не сразу доложили, что, мол, разводим нездоровую шумиху, а научно не обосновываем… Ну, и так далее… В общем, понятно — примазаться хотят… Так что, придется тебе сегодня ночью с этим Травкиным в Москву полететь…
— Мне?
— Ну, а кому же еще? Да, ты не бойся, Аркаша! Завтра я к вам подскочу — помогу, если что.
— Спасибо, — растерянно поблагодарил Аркадий Борисович. — Только хорошо бы рентген сначала сделать.
— Успеется… А теперь, отец, — сказала она уже другим, внушительным и серьезным тоном. — Придется тебе о диссертации подумать.
— О диссертации?