Инга шла по коридору отделения милиции.
— Здравствуйте. Я по поводу Папашвили, — сказала она, подойдя к дежурному капитану, и положила на стол выездной паспорт Якоба и авиабилет.
— Вот. Он сегодня в Израиль должен уехать.
— Утром начальник приедет, он и разберется, в какую сторону ему ехать.
— Самолет в десять ноль пять. А там за три часа надо быть. Опоздает.
— А это уже не моя забота.
— Товарищ капитан, один дурак вовремя не уедет, эти евреи опять там шум поднимут. ООН, «Голос Америки», права человека. Нужно вам это? Чем быстрее уберется, тем лучше.
— Это-то я понимаю, — сказал капитан нерешительно. — Только швейцара они в фонтан посадили. Вот швейцар может…
— Со швейцаром мы уже договорились.
— Да? Ой, не знаю, не знаю… Ну, ладно, пусть едет.
Якоб, давно заглядывающий в дверь, говорит:
— Товарищ капитан, а второй?
Капитан посмотрел в протокол и удивленно поднял голову:
— Василий Кузьмич? Он что, тоже уезжает?
— Нет, — Якоб выдержал паузу и многозначительно продолжил. — Василий Кузьмич — главный раввин Московской области.
Два брата толкают тележку с чемоданом по залу Шереметьевского аэропорта. За ними, стараясь не отставать, шагают Инга с Наной.
Навстречу им проходит компания панков.
Якоб провожает их взглядом:
— Куда едем?
— Хватит! Что ты все время причитаешь, как баба! — с раздражением говорит Инга.
Якоб вдруг разозлился:
— Женщина! Ты как со мной разговариваешь?! Я грузинский еврей, а не какой-нибудь Ашкенази из твой Латвии! — Он повернулся к Мерабу. — Пошли, шампанского выпьем!
И зашагал к буфету. Мераб разворачивает тележку и катит вещи за ним. Яша кидает на стойку деньги:
— Две бутылки шампанского!
Буфетчица разводит руками:
— Спиртными напитками не торгуем.
Мераб кладет на стойку еще десять рублей:
— Милая, сделай, пожалуйста, очень просим.
— Нету, дорогой. Вот таможню пройдете, там в баре есть.
По лазу с выездной визой и билетом в одной руке и маленьким чемоданчиком — в другой — идет Боря Париж, сорокалетний здоровяк с золотыми зубами и татуировкой на руке. Он подходит к стойке, где стоят братья Папашвили. Якоб заполняет таможенную декларацию на английском языке. Мераб подсказывает. Рядом с ними на стойке лежат документы.
— Ну что, братья-евреи, тоже на историческую родину? — жизнерадостно спрашивает Борис.
Якоб, игнорируя вопрос, обращается к Мерабу:
— А это что?
— Наркотики. Пиши «ноу», — говорит более сведущий в английском языке Мераб.
— А что, эти бумажки только на английском? — интересуется Борис.
— Нет. Еще на румынском есть, — не оборачиваясь, отвечает Мераб.
Якоб ткнул пальцем в декларацию:
— А это что?
— Оружие. Пиши «ноу».
— Тут чего надо писать? — опять встревает Борис.
— Фамилию и имя свое. Знаете?
— Во, порядки! По-русски не могли написать, — и Борис, высунув язык, начал записывать свою фамилию в декларацию.
Якоб с трудом продолжает заполнять декларацию.
— Мераб, тут что писать?
— Предметы старины.
— Ступка — предмет старины?
— Бабушкина?
— Да, на память взял. — Глаза Якоба повлажнели.
— Ничего. Ты ко мне в гости приедешь, я к тебе, — успокаивает его Мераб, хотя у самого сердце рвалось на части.
Якоб вдруг стукнул по стойке.
— По бокалу шампанского не дали выпить!
— Яша! — раздался голос Инги.
Якоб оглянулся.
Инга стояла метрах в десяти, держа в руках декларацию:
— Тут на русском! Иди сюда.
Борис собрал свои вещички и двинулся по направлению к Инге.
Якоб тоже направился к жене, оставив Мераба смотреть за вещами.
На стойке остались его паспорт и билет.
Мераб посмотрел вслед уныло шагающему брату, на секунду задумался, потом везде написал на чистом бланке «Якоб Папашвили» и далее везде поставил «ноу».
Инга и Якоб заполняли декларацию на русском языке. Рядом с ними писал свою декларацию Боря Париж.
— Мужчина, зубы тоже надо писать? — проконсультировалась Инга у Бориса.
— Всенепременно.
— Запиши свои зубы, — говорит Инга Якобу.
— Якоб! — раздался голос Мераба, и Яша оглянулся. Мераб уже стоял по ту сторону таможенного контроля.
— Не волнуйся. Я сейчас! — сказал он по-грузински и скрылся за стеклянной стойкой.
Мераб поднялся на второй этаж в зал пограничного контроля, подошел к одной из будок, где за стеклом сидел пограничник. Положил перед ним паспорт, посадочный талон, и, чтобы больше походить на оригинал, принял напряженное выражение лица, какое почему-то бывает на всех паспортных фотографиях.