— Эх ты… Я должен войти в контакт с марсианами, а ты дерешься…
— Уходи… — Люба, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. — Уходи к своей… этой… Входи с ней в контакт, блудливый кот!
— Эх ты… — снова сказал Иван Сергеевич и, махнув рукой, выбежал на улицу.
Колька и Вовка стояли в толпе таких же, как они, сорванцов, открыв рты, таращили глаза на своего знаменитого отца.
Иван Сергеевич подошел к сыновьям, склонился, крепко прижал их к себе, поцеловал.
— Смотрите у меня… Мать берегите, — сказал он и пошел к машине. — Семья согласна, — сказал он Баранову. — Поехали!
Мотоциклисты прыгнули на мотоциклы, взревели моторы.
Собаки и мальчишки снова побежали за черной машиной.
Колька, было, обогнал своих сверстников, но споткнулся о камень, упал и заревел…
Это было огромное, очевидно, подземное сооружение. У стены, сплошь покрытой графиками и картами звездного неба, стоял стол с телефонными аппаратами, видеотелефонами, телевизорами и светящимся табло. За столом сидели несколько мужчин, представителей разных народов, с властными и мудрыми лицами, и одна женщина — Галина Петровна Пристяжнюк. Перед каждым из них был флажок его страны.
Иван Сергеевич с чемоданчиком в руке стоял перед столом.
Громко тикал метроном.
Председатель говорил:
— …Мы не даем вам оружия, хотя вы солдат и умеете им пользоваться. Мы надеемся на ваше кровное родство с марсианами.
— До старта остается тридцать минут! — раздался из репродукторов железный голос. И жутко прозвучал он в глубоком подземелье. Чаще замигали светящиеся табло.
Люди за столом встали и низко опустили головы, выражая последнее свое уважение Ивану Сергеевичу.
— Разрешите выполнять? — по-солдатски спросил Травкин.
— Да!
— Слушаюсь!
Подошли двое одетых в специальную форму сопровождающих, встали по бокам Ивана Сергеевича.
Из репродуктора опять упал в зал железный голос:
— До старта двадцать пять минут!
Травкин и сопровождающие повернулись кругом и зашагали к выходу из зала.
Навстречу Ивану Сергеевичу нерешительно направились его московские друзья. Они почтительно остановились за несколько шагов, глядя на Ивана Сергеевича, как на божество.
— Ну вот, — сказал Иван Сергеевич. — Такое дело, улетаю я… Прощайте…
Он внимательно и грустно смотрел в лица Мише, Розочке, Любашкину, Безродному, Аркадию Борисовичу и вдруг заметил за их спинами Прохорова. Прохоров плакал.
— Брось, — сказал Иван Сергеевич. — Иди сюда… обнимемся что ли, а, Прохоров?
Прохоров бросился к нему на шею, рыдая уже в полный голос. Сказать он ничего не смог, только трижды стиснул Травкина в объятиях и отошел, как отшатнулся.
Безродный протянул Иван Сергеевичу руку, сказал:
— Будет время: почитайте, Иван Сергеевич… мы с Родей от всей души писали… вот… — и протянул толстую книгу «Жизнь и подвиг Ивана Травкина».
— Спасибо, — сказал Травкин. — Обязательно почитаю…
Любашкин маленькими шажочками подошел ближе, спросил трепещущим от волнения голосом:
— Можно? — и пощелкал в воздухе ножницами. Иван Сергеевич не понял, но кивнул. Тогда Любащкин отрезал у Травкина с головы клок волос, бережно спрятал в карман.
— Я бесконечно горжусь вами, — сказал Аркадий Борисович, обоими руками пожимая руку Ивану Сергеевичу.
— Ты, Аркаша, — тихо сказал Травкин. — За детишками моими присмотри… Небось, избалуют их теперь. Построже с ними!
Настала очередь Розочки. Рыданья душили ее, но она сдерживала их. Она не бросилась к Ивану Сергеевичу, только закрыла глаза и протянула к нему руки.
— Прощайте, Иван Травкин! — сказала она. — Я не забуду вас. Никогда!
Иван Сергеевич взял ее за руку, подвел к Любашкину:
— Помиритесь. Я вас прошу. Рыданья Прохорова раздались с новой силой.
— Дядя Ваня! — умоляюще прямо в ухо Ивану Сергеевичу шепнул Миша. — Дядя Ваня, кончай это дело… Я такси подогнал… Махнем ко мне под воду, а? Там тебя не найдут…
— Поздно, — сказал Иван Сергеевич и грустно покачал головой.
— Ну, и зря! — сказал Миша.
— До старта пятнадцать минут, — раскатился железный голос.
— Товарищ Травкин! — тронул за руку Ивана Сергеевича неизвестно откуда взявшийся невысокий человек в толстых очках.
— Товарищ Травкин, простите, что я вас беспокою в такой момент, но это исключительно важно!
— Я вас слушаю.
— Скажите, товарищ Травкин, как, по-вашему, нужно писать: «Заиц» или «Заец»?
— А как всегда писали… Заяц — нельзя?