Трошкин грозно смотрел на жуликов.
От группы отделился хозяин койки, широкоплечий носатый мужик со сказочным именем Али-Баба:
— Эй ты! Ты зачем мои вещи выбросил?!
— Ты… это… того… — забормотал Трошкин, к своему ужасу обнаружив, что забыл все нужные слова и выражения.
— Чего — «того»? — наступал Али-Баба.
— Не безобразничай, вот чего…
— Это ж Доцент! — вскричал Косой, очень своевременно. — А ну, канай отсюда!!!
— Канай! — обрадованно закричал Трошкин, вспомнив нужный термин. — Канай отсюда, паршивец, а то рога поотшибаю, пасть порву, моргалки выколю! Всю жизнь на лекарства работать будешь, редиска, сарделька, Навуходоносор!..
— Так бы и сказал… — проворчал Али-Баба и поплелся в угол.
Трошкин слез с нар и небрежно протянул Косому и Хмырю свои вялые пальцы.
— Деточка! — раздался вдруг сиплый голос. — А вам не кажется, что ваше место у параши? — сказал здоровенный рябой детина со шрамом через все лицо. Он встал и, подбоченись, шагнул навстречу…
Трошкин медленно и нехотя обернулся.
— Это Никола Питерский, — шепотом предупредил его Хмырь.
Заключенные замерли в напряженном ожидании.
— Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько я душ загубил! — вдруг завопил Трошкин. Подпрыгнув, он изогнулся, как кот, и двинулся на Николу Питерского…
— Ну, ты чего, чего… — забеспокоился Никола, пятясь к двери.
— Р-р-р! — свирепо зарычал Трошкин, так, как рычал в детском саду, когда изображал волка, и, снова подпрыгнув, выкинул вперед два пальца на уровне глаз жертвы. — Моргалы выколю!
— Помогите! — заорал Никола, его нервы не выдержали, и он отчаянно забарабанил в дверь локтями и пятками. — Спасите! Хулиганы зрения лишают!
И в ту же секунду распахнулась дверь: за нею стояло все тюремное начальство во главе с Бейсембаевым. Майор сразу понял расстановку сил.
— Извините… — вежливо сказал он, ко всеобщему изумлению жуликов, и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.
В камере ярко горела электрическая лампочка. Заключенные спали.
Трошкин сел на своей постели.
— Эй, Косой! — тихо позвал он и потолкал спящего Косого в бок.
— А-а-а! — завопил Косой, просыпаясь и затравленно оглядываясь, но, увидев вокруг себя родную обстановку, успокоился. — Чего? — недовольно спросил он.
— Спокойно! — грозно предупредил Трошкин. — Куда шлем дел, лишенец? А?
Проснулся и Хмырь. Тоже сел на своей койке.
— Я? — удивился Косой. — Он же у тебя был!
— Да? А куда тогда я его дел?
— А я откуда знаю?
— В угол поставлю!
— Чего?!
— То есть, это… пасть порву!
— Да ты что, Доцент, — вступился за Косого Хмырь, — откуда ж ему знать, где шлем? Ты ж его все время в сумке носил — как уходил с сумкой, так и приходил с сумкой. А когда нас взяли, так, оказалось, его и нет.
Трошкин задумался.
— Сам потерял куда-то, — обиженно сказал Косой, — и сразу — Косой. Как чуть что, так — Косой, Косой…
— Ты что, не помнишь, что ли? — спросил Трошкина Хмырь.
— В том-то и дело, — озадаченно сказал Трошкин, понимая всю серьезность полученной информации. — В поезде я с полки упал, башкой вниз. Вот тут помню, — он постучал по правой стороне головы, — а тут — ни черта! — он постучал по левой.
Косой с интересом посмотрел на ту половину, которая ни черта.
— Обзовись! — потребовал он.
— Вот век мне воли не видать! — побожился Трошкин. — Как шлем взяли — помню, как в Москву ехали, помню, суд помню, а в середине — как отрезало!
— Так не бывает! — не поверил Хмырь. — Тут помню, там не помню…
— Бывает! — неожиданно поддержал Трошкина Косой. — Я вот тоже раз надрался, проснулся в милиции — ничего не помню! Ну, думаю…
— Да подожди ты! — оборвал его Хмырь. — И как в Москву приехали, не помнишь?
— Нет. А что в Москве? — заинтересовался Трошкин.
— Поселились в каком-то курятнике… — Хмырь сел напротив и для убедительности показал руками, какой был курятник.
— Ну, а потом?
— Выпили, — вмешался Косой.
— Заткнись! Дядя к тебе какой-то приезжал, во дворе вы с ним толковали.
— Чей дядя? — оживился Трошкин.
— Ты говорил, гардеробщиком он в театре Большом…
— А дальше?
— К барыге ездили.
— Куда?
— На бульвар, — сказал Хмырь.
— Какой бульвар? Как называется?
— Где машины ходят! — Косой показал, как ходят машины.
— Адреса не назову, а так помню… — вздохнул Хмырь.
— Слушайте, заткнитесь, пожалуйста! — попросил из другого угла камеры Али-Баба. — Устроили тут ромашку: помню, не помню… дайте спать!..