Сквозь разбитое стекло старого дома, покинутого жильцами и огороженного забором, — сверху с четвертого этажа, на каток смотрел Али-Баба.
По комнате гулял ветер, приподымая обрывки старых газет. В одном углу валялся старый комод с поломанными ящиками, а в другом — на полу, скрестив ноги, сидели Хмырь и Косой. Хмырь был в длинном, не по росту черном суконном пальто, Косой — в светлой профессорской дубленке, порядком измазанной мазутом. Оба были сонные, курили и с брезгливым неодобрением глядели на Трошкина, который посреди комнаты делал утреннюю гимнастику.
— Раз-два, — весело подбадривал себя Трошкин, — ручками похлопаем, раз-два, ножками потопаем!
— Во дает! — тихо прокомментировал Косой. — Видно, он здорово башкой треснулся!
— Ты лучше подумай, как мы сейчас тот дом на бульваре искать будем, куда он шлем возил, — сказал Хмырь.
Возле забора стояло такси с зеленым огоньком.
— Эй, шеф, — негромко окликнул Косой, выглядывая из-за забора, — свободен?
«Шеф» кивнул. Это был Славин.
Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье — Хмырь и Трошкин.
— Этот? — спросил шофер у Косого. — Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.
— Ну человек! — возмутился Косой. — Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое, — Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.
— Елка, что ли? — не понял Славин.
— Сам ты елка! — разозлился Косой. — Тебе говорят: во! — Косой снова растопырил пальцы.
— Да говори ты толком! — закричал на Косого Хмырь. — Александр Александрович, — повернулся он к Трошкину, — может, сам вспомнишь: а то уже восемь рублей наездили… — Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул за сиденье.
— Пруд там был? — спросил Славин.
— Не было. Лужи были, — отрезал Косой.
— Может, памятник? — подсказал Трошкин.
— Памятник был.
— Чей памятник? — спросил Славин.
— А я знаю! Мужик какой-то.
— С бородой?
— Не.
— С бакенбардами?
— Да не помню я! — заорал Косой. — В пиджаке!
— Сидячий?
— Чего?
— Сидит?
— Кто? — не понял Косой.
— Ну, мужик этот! — заорал Славин.
— Во деревня! — снисходительно сказал Косой. — Ну, ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!
Славин оглянулся и выразительно посмотрел на Трошкина, выражая полное ему сочувствие.
— Куда? — спросил он.
— Домой, — вздохнул Трошкин.
Машина остановилась у забора напротив катка.
— Восемь семьдесят, — сказал Славин. Трошкин полез в карман. Хмырь и Косой вылезли из машины.
— Карту купи, лапоть! — на прощание посоветовал Косой.
— Вот билеты в театр, — Славин незаметно протянул Трошкину билеты, — проверим вариант с гардеробщиком…
— Во! — раздался вдруг торжествующий вопль Косого. — Нашел! Во!
Трошкин подбежал к орущему Косому.
— Вон мужик в пиджаке, — Косой выбросил палец в сторону памятника Грибоедову, — а вон оно! Дерево!
Напротив в витрине цветочного магазина стояла пальма в кадке.
— Точно, — сказал Хмырь, — вон тот подъезд, — он показал на подъезд двухэтажного дома, — ты туда ходил, а мы тебя здесь ждали.
Дверь открыла розовощекая молодая женщина в ситцевом халате.
— Вы меня узнаёте? — спросил Трошкин.
— Узнаю.
— Здравствуйте! — обрадовался Трошкин.
— Сейчас, — неопределенно ответила молодая женщина и закрыла дверь.
Трошкин заволновался, полагая, что сейчас снова откроется дверь, и ему протянут злополучный шлем.
Дверь отворилась, и женщина молча хлестнула веником Трошкина по лицу.
— Вот тебе, гадина! — сказала она и захлопнула дверь. Трошкин позвонил еще и отскочил к лестнице, чтобы его не достали веником. Но бить больше его не стали.
Из двери вышел детина с широкими плечами и короткой шеей.
— Послушай, Доцент! — сказал детина, надвигаясь на Трошкина. — Я тебе говорил, что я завязал? Говорил. Я тебе говорил: не ходи? Говорил. Я тебе говорил: с лестницы спущу?
Трошкин со страхом глядел на надвигающегося человека.
— Говорил?
— Говорил, — растерянно подтвердил Трошкин.
— Ну вот и не обижайся!..
Лейтенанту Славину из такси было хорошо видно, как заведующий детсадом № 83 ласточкой вылетел из подъезда и растянулся на тротуаре.
— Ял-та! Там живет голубой цыган… — пел Али-Баба, по-своему запомнивший песню Косого. — Ял-та, ля-ля-ля-ля паровоз…