Это были «замаскированные» Трошкин, Косой и Хмырь.
— Ножки… — с чувством сказал Косой, глядя на ножки впереди идущей девушки. — Девушка, а девушка, а который час?
Девушка обернулась.
— Семь пятнадцать, — сказала она.
— А как вас зовут? — спросил Косой.
— Меня? — удивилась она. — Таня…
— А меня — Федя.
— Дура, — сказала девушка и свернула за угол.
Косой повилял своим тощим задом, подражая женской походке.
— Доцент, а Доцент, — спросил он, — и как это только бабы в одних чулках без штанов ходят? — Он заскакал, пытаясь согреться.
— Привычка, — сказал баба-Трошкин.
У входа в Большой театр, как всегда перед спектаклем, было много народа.
«Три подруги» прошли мимо колонн, протиснулись вместе с другими в вестибюль и предъявили три билета на контроле.
За деревянным барьером ловко работал гардеробщик — худой, с нервным лицом и торчащими ушами.
— Этот, — тихо сказал Хмырь, — вот он тогда к тебе приезжал.
Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд.
Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.
Гардеробщик тоже кивнул Трошкину и показал на очередь в раздевалку: подожди, мол, много народу.
Они стояли в потоке людей. На них оглядывались.
— Заметут! — нервно шептал Хмырь. — Заметут нас здесь!
— Спрячьтесь пока в туалете, — сказал Трошкин.
Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился пораженный: там стояли две женщины.
Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:
— Девочки, а вы не ошиблись случаем?
— Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? — свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.
— Извините, — проговорил человек и вышел.
— Ну где же он? Застукают здесь, — испугался Хмырь, — в дамский идти надо…
Гардеробщик что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.
— Узнаёшь? — Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.
Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.
— Узнаёшь? — еще раз спросил Трошкин, робея.
Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.
— Завтра у фонтана против театра, в пять! — тихо сказал он.
У двери в мужской туалет стояло уже несколько жаждущих мужчин.
— А вот еще одна! — возмущенно сказал один из них, увидев подошедшего Трошкина.
Трошкин распахнул дверь туалета. Хмырь и Косой испуганно уставились на него.
— Пошли! — махнул рукой Трошкин.
— Ялта, где растет голубой цыган, — пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку…
Старый дом пылал хорошо и красиво, поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.
Автор зрелища — Али-Баба — скромно стоял в стороне, держа в одной руке чайник, в другой — куклу-бабу с ватным подолом.
Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.
— Все, — грустно сказал Косой, — кина не будет, электричество кончилось.
Помолчали.
— Деньги! — вдруг завопил Хмырь. — Деньги там под половицей лежат! — и кинулся к горящему дому.
— Старуху! Старуху держите! — заволновались в толпе.
Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и, вместо того чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:
— А, Чувырл о! Так вот кто деньги украл!
А старуха, к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответишь за Чувырлу!» — пошла на девку в дубленке.
Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья — толстая в косынке — и, крикнув: «Отставить!», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.
Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» — и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней — свирепая девка, следом — толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.
«Слаломисты! Воздух чистый! Снег пушистый! У-а-у!» — гремели репродукторы.
Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины. Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.
Возле телефонной будки Трошкин остановился.