— Стойте здесь! — приказал он.
Троица отошла к стене дома, куда им было показано, а Трошкин вошел в будку и набрал номер.
— Профессора Мальцева, пожалуйста! — сказал он в трубку.
Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. Косой снял свою лохматую дамскую шапку и швырнул ее в урну.
— Федя, это ты?..
Косой вздрогнул — перед ним стоял модно одетый парень. Пальто его было распахнуто, и на лацкане пиджака виднелся университетский значок. С парнем была девушка.
— Не узнаёшь, Федор? — улыбался он.
— Мишка… — неуверенно произнес Косой.
— Здорово! — Мишка похлопал Косого по плечу. — А я смотрю: ты или не ты…
Из телефонной будки вышел Трошкин.
— Я, — улыбался Косой, — ну, рассказывай, где ты? Что ты?
— На «Шарикоподшипнике» — инженер. А ты?
— Я?..
— Вор он, — сказал Трошкин.
Мишка посмотрел на толстую бабу в косынке:
— Если это шутка, гражданочка, это не смешно!
— Не смешно, — согласился Трошкин и приказал своим: — Пошли!
— Куда? — спросил Али-Баба.
— На даче будем жить, — сказал Трошкин.
— На какой даче?
— У одного спекулянта. Я договорился.
Все трое покорно двинулись за ним. Косой растерянно улыбнулся:
— Пока!
— Пока… — сказал Мишка, глядя вслед странной компании.
— Кто это? — спросила его девушка.
— Федя Ермаков. Мы с ним в детдоме вместе были…
По сугробам неслись желтые отблески окон, черточками мелькали фонари. Электричка гудела тревожно, длинно…
Трошкин, Хмырь и Косой сидели рядом. Косой, отвернувшись, смотрел в окно, Хмырь дремал, а Трошкин насвистывал детсадовскую песню, украдкой поглядывая на Косого. Больше в вагоне никого не было.
— Обиделся, значит, — сказал Трошкин.
Косой молчал, сердито сопя носом.
— Знаешь что, Доцент! — не выдержал он. — Ты, конечно, вор авторитетный. Только зачем ты при Мишке? Он, видал, какой — не то что мы… он, видал, как обрадовался, а ты при нем… — Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать. — Что он теперь подумает?
— А чего ему думать? Завидовать будет.
— Завидовать…
— А как же. Он кто? Инженер рядовой, и все. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил — в тюрьму. Украл, выпил — в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!
За окном мелькали слепые дачные домики, вдалеке искрил высокой трубой кирпичный завод…
— Раз-два, три прихлопа! Раз-два, три притопа! — командовал Трошкин.
На вытоптанной площадке перед окруженной соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.
Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.
— Колени не сгибать! — Трошкин заметил, что Косой халтурит. — Раз — ножки вместе! Два — ручки врозь!..
А теперь переходим к водным процедурам, — распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снег, потер им себя по голому животу.
— А у меня насморк! — заныл Косой.
— Пасть разорву!
— Только это и знаешь… — Косой нехотя подчинился.
В детском саду № 83 «командор» Дима высоким чистым голосом запевал песню про зайчика.
— Отморозил лапки, отморозил ушки… — подхватил детский хор.
В кабинете заведующего воспитательница Елена Николаевна стояла, держа в руках телефонный аппарат и высунув трубку в коридор, откуда доносилось детское пение.
Трошкин крепко прижимал к уху телефонную трубку и улыбался блаженно. Он сидел за столом в кабинете Мальцева на втором этаже профессорской дачи.
Когда песня про зайчика кончилась, Трошкин сказал в трубку:
— Да, Елена Николаевна, о том, что вы видели меня в Москве, — никому пока ни слова, хорошо?.. Почему в таком виде был?.. Ну… это… что-то вроде закрытого конкурса на звание лучшего Бармалея.
В дверь постучали, и Трошкин положил трубку.
— Кушать подано, — мрачно доложил вошедший Али-Баба. Он был в кухонном дамском переднике.
Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате наяривал на рояле «собачий вальс», а Косой с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге.
— Инструмент сломаешь! — спустившись с лестницы, Трошкин захлопнул крышку рояля, чуть не отдавив Хмырю пальцы. — Я же предупреждал: ничего не трогать! — с раздражением сказал он.
— А он еще губной помадой на зеркале голую бабу нарисовал! — тут же наябедничал Косой.