— Дедушка, где тут у вас начальство размещается? — спросил Иванова запыленный человек с фотоаппаратом на шее.
— А тебе зачем?
— Я из газеты. Спецкор из области Безродный.
— А-а-а, — сказал Иванов уважительно и бросил свое занятие. — Иванов, — представился он. — Директор завода.
Квартальный план мы перевыполнили на триста декалитров, — бодро начал Иванов. — Сейчас работаем новый напиток «Золотая осень»…
— Не надо, — перебил его Безродный. — Я к вам не по этой линии.
— Правильно. Давно пора отметить. Он там… в алтаре. Брысь отсюда! — вдруг заорал директор.
Безродный вздрогнул от неожиданности.
— Это я не вам, — улыбнулся Иванов. — Это я Ироду.
Ирод, облезлый козел неопределенной масти, стоял у клумбы и задумчиво смотрел на деда.
— Иди, иди, нечего! — беззлобно погнал, его Иванов.
Ирод вздохнул и поплелся к выходу.
— Скажите, могу я видеть товарища Травкина?
— Ивана Сергеевича? Конечно, — сказал директор. — Правильно… Давно нужно отметить. Это благодаря ему наша продукция так популярна далеко за пределами нашего района. Это, так сказать, наш золотой фонд. Исключительный специалист высококачественных напитков. Можно сказать — изобретатель! Активный общественник, бывший фронтовик, председатель секции рыболов-спортсмен, участник самодеятельности. Вот, кстати, приходите сегодня вечером в клуб, послушайте наш хор.
— Не могу. И мне, собственно, товарищ Травкин по другой линии нужен.
— По какой?
— Скоро узнаете, — подмигнул Безродный.
В маленькой уютной лаборатории, размещенной в церковном приделе, у штатива с пробирками, в ослепительно белом халате и белой шапочке, колдовал Иван Сергеевич Травкин. Он подливал из разных пробирок жидкости в одну и, морщась от зубной боли, говорил вслух:
— Та-а-к… Теперь добавим десять процентов «Вечерней росы»… Теперь одну десятую процента «Утренней прохлады»…
В квадратном окошечке, проделанном в стене, чтобы наблюдать, что делается в цеху, показалась румяная физиономия деревенской девушки.
— Чего? — спросила она Ивана Сергеевича, осклабившись всеми зубами.
— Добавь восемь литров «Утренней прохлады».
Фрося кивнула и скрылась. Иван Сергеевич подошел к окошку понаблюдать.
— Ваня! — позвал со двора директор, — тут тебя из газеты спрашивают.
— Сейчас, — сказал Травкин и вдруг закричал в окошечко: — Что же ты делаешь?!.. Это же «Грибная сырость»!.. Телка!.. «Утренняя» вон в той. Сколько можно учить!.. — Он подождал, пока не убедился, что все правильно и подошел к окну.
— Здравствуйте, товарищ Травкин, — сказал Безродный. — Мне нужно вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, чуть левее. Вот так… — Безродный нацелился фотоаппаратом.
Окошечко за Иваном Сергеевичем снова заполнила улыбающаяся рожа Фроси.
— Брысь! — крикнул ей дед. — Карточку испортишь!
Окошечко опустело.
— Откройте, пожалуйста, рот, — сказал Безродный Травкину.
Травкин послушно приоткрыл рот.
— Шире!.. Так! — полыхнула вспышка.
— сладко запевал Иван Сергеевич Травкин, несмотря на зубную боль:
— на клубной сцене выступал хор завода безалкогольных напитков. Хор дружно поддержал запевалу:
— директор завода Анатолий Петрович Иванов с воодушевлением дирижировал. Хор пел хорошо, и директор гордился им.
Жена Травкина Люба, с Колькой на коленях, и Вовка сидели в первом ряду.
Отзвучал последний аккорд. Директор раскланялся под аплодисменты и ушел со сцены. Его место занял конферансье.
— А сейчас, товарищи! Вне программы! Вне регламента! — объявил «остроумным» голосом конферансье. — С кратким научным сообщением выступит всем нам, к сожалению, известный Аркадий Борисович Шереметьев — зубной врач!
В зале загоготали.
Аркадий Борисович, бледный и строгий, вышел на авансцену.
— Товарищи! — начал он тихим взволнованным голосом, переждав шум. — В нашем районе, в нашем городе Верхние Ямки живет необыкновенный человек… Товарищ Травкин, подойдите, пожалуйста, сюда! — доктор повернулся к хору и поманил Ивана Сергеевича пальцем.
— Зачем? — спросил Иван Сергеевич, не трогаясь с места.
В зале опять засмеялись.
— Иди, чудак, раз зовут! — подтолкнул Травкина дед Митрич.