Давлят нагнулся, взял оставленные Климом и Самеевым котелки с яблоками и алычой, предложил угощаться.
— Из нашего гарнизонного сада, — повторил он шутку Самеева.
— Полезли без разрешения начальника тыла, — засмеялся Гуреевич и, съев алычу, так скривил лицо, что и у Давлята во рту стало кисло.
Ветер, промчавшийся сквозь крону, сорвал с ветвей дуба несколько листьев. Один из них опустился Гуреевичу на плечо. Давлят снял его, поглядел — лист был тронут желтизной — и сказал:
— Богаты ваши леса…
— Потому и говорят у нас испокон: «Лес накормит голодного, исцелит хворого»… — улыбнулся Гуреевич и начал было перечислять богатства белорусских лесов, но тут в сторонке запели женщины, и он замолк на полуслове.
Печальные звуки песни, нежданно поплывшие над лесом, схватили, натянули и заставили больно дрожать сокровенные струны души. Голоса молили о помощи, трепетали, как крылья подраненной птицы, торопились излить свое горе.
Давлят не разбирал слов, он был во власти звуков и, когда песня окончилась, вопросительно посмотрел на хмурившегося Гуреевича.
— О разлуке была… — сказал тот и, махнув рукой, выпрямившись, спросил: — Собираться в дорогу?
— Ох, как мы будем вас ждать! — отозвался Давлят.
В эту минуту ни он, ни Гуреевич и никто другой не знали, что от цели их отделяет всего лишь двадцать пять — тридцать километров.
Не мог Давлят, разумеется, предполагать и той встречи, которая ожидала его.
Микола Гуреевич вернулся утром третьего дня, вернулся верхом на лошади карей масти и привел еще одного коня, светло-каштанового, с черной гривой и черным хвостом, для Давлята, чтобы, как сказал весело, «не медля ни минуты, скакать в наш партизанский штаб».
Туда вела одна-единственная и чуть приметная тропка, пролегавшая в темной, почти не знающей солнца чащобе и через те самые болота — коварные галы, которые так похожи на пестрый цветущий луг. Тропинка была с греблей и переспой, то есть выстлана бревнами и ветвями и засыпана землей. Если сквозь чащу проехали, чуть ли не распластавшись на коне, легкой рысцой, то через болота ехали медленным шагом, крепко держа поводья; лошади пугливо косили глазами, иногда, тревожно фыркая, останавливались.
Штаб располагался в бревенчатой охотничьей избушке среди могучих деревьев. Но их остановили далеко от него. Гуреевич назвал пароль, и, оставив коней дозорным, они прошагали след в след километра полтора. Здесь оказался еще один пост. Часовой задержал их и послал подчаска за разрешением пропустить, а потом, когда тот вернулся, дал его же в проводники.
У входа в избушку были люди, военные и гражданские. Некоторые стояли и оживленно беседовали, иные сидели на траве и молча, сосредоточенно дымили цигарками. Давлят и Гуреевич не успели даже поздороваться с ними — едва подошли, как навстречу шагнул высокий, широкоплечий усач с наганом на поясе, сказал: «Прошу, товарищи, вас ждут» — и завел в избушку.
Давлят вошел первым, вскинул голову и, увидев тех, кто сидел за длинным, грубо сколоченным столом, открыл в изумлении рот, и рука его сама схватилась за внезапно и гулко застучавшее сердце.
— Прошу, товарищ лейтенант, — показал на лавку у стены худощавый смуглый мужчина, сидевший за столом между теми двумя, с которыми Давлят и не думал встретиться.
Мужчина еще сказал:
— Садитесь, — и, как и у тех двоих, на губах у него была улыбка.
Давлят слышал его отчетливо, но не мог сдвинуться с места и не мог сообразить, что это уже не во сне, а наяву сидят перед ним свои, родные люди — командир полка подполковник Николай Петрович Тарасевич и комиссар полка Михаил Васильевич Мартынов.
Если бы они не поднялись и не принялись трясти с радостным смехом его руки и похлопывать по плечу, Давлят, наверное, не скоро пришел бы в себя.
Но потом снова заговорил худощавый мужчина, и Давлят при первых же звуках его голоса справился с собой, и взгляд стал твердым.
— Товарищ лейтенант Сафоев, — чуть торжественно произнес мужчина, — благодарю вас от имени Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии за высокую сознательность, мужество и отвагу, проявленные как в боях с немецко-фашистскими захватчиками, так и в создавшейся ситуации. Надеемся, что в наших партизанских рядах вы будете бить оккупантов с удвоенной энергией.
— Служу Советскому Союзу! — быстро поднявшись, вытянулся Давлят, затем сказал: — Товарищ представитель Центрального Комитета партии, разрешите спросить?