— Порвал, товарищ комбат, — отозвался Петя Семенов, появившись в проеме окна.
— Как порвал? — спросил Давлят, словно не поверив.
— Так отсюда, из окна, шел провод. Офицер, слышу, заалёкал, я и рванул его, вмиг перерезал. А тут и сам офицер выскочил, чуть на голову не свалился. В белом был, в нижнем белье. Я шарахнул его прикладом по башке, он и вскрикнуть не успел.
Давлят выхватил лучом фонарика из темноты кровать со смятой постелью, стол с полевым телефоном, какой-то толстой книгой в ярко-красном переплете и пачкой бумаг, прижатых большим дыроколом.
— Значит, офицер, говоришь, был?
Петя Семенов пожал плечами.
— Офицер, офицер, — вдруг послышался из сенцев дребезжащий старушечий голос.
— Кто там? — резко повернулся Давлят и направил свет фонаря в сторону сенцев.
Он увидел дряхлую, едва стоявшую на ногах старуху с лицом, иссеченным морщинами. Глаза ее слезились. Она куталась в старое, рваное одеяло.
— Офицер был, душегуб… Выгнал в сарай…
Старушка зашаталась, Петя успел поддержать ее.
Давлят приказал помочь ей и собрать все офицерское имущество и все документы, не оставив ни одной бумажки.
Он вышел на улицу. По селу гремели выстрелы, рвались гранаты. Судя по грохоту, наиболее ожесточенный бой шел на восточной околице, примыкающей к озеру. Давлят с частью своих людей понесся туда. Бежали огородами, цепляясь за кусты и спотыкаясь о корни. Перемахнув через невысокий забор, Давлят услышал, как над ухом цвиркнула пуля, и бросился плашмя на землю. Рядом оказался какой-то боец.
— Что происходит?
— Отстреливаются, гады, не сдаются, — ответил боец.
— А вы не знаете, как поступить? Если враг не сдается, его уничтожают, — сказал Давлят.
— Так-то оно, конечно, так, товарищ комбат, да только в избах, в которых засели немцы, есть и женщины, и детишки, старики и старухи.
— Вот оно что, — вымолвил Давлят.
Теперь картина стала полной и ясной. Успевшие очухаться немцы — а их, судя по всему, было немало — поняли, что на улице их перебьют, и стали укрываться от преследователей в хатах. Рассчитали верно: не стрелять же, в самом деле, по своим, старым и малым! Один только выход: подобраться как можно ближе к порогу, сойтись в рукопашной.
Давлят передал приказ по цепи и рванулся короткими перебежками вперед, слыша, как сухо и резко щелкали выстрелы, как летели навстречу звенящие пули.
— Вперед, товарищи! За мной! — лихорадочно кричал он, бросаясь на землю и снова вскакивая.
Вот уже видны двери и переплеты оконницы, за которой сидели враги и били из автоматов ослепительно яркими, хлесткими очередями. Крикнув «ура», Давлят вскочил и тут же упал, сбитый пулей. Он ударился лбом о камень, охнул, но боль, резанув, ушла. Давлят рывком бросился под самую дверь.
Горячая кровь текла от локтя внутрь рукава; рукав, набухая, тяжелел. Просунув раненую руку за ремень портупеи, Давлят крикнул:
— Вперед! Вперед!
Он видел, что несколько бойцов не поднялись, подумал: «Убиты или тяжело ранены». Но другие были рядом, прижались к стене, готовясь ворваться в хату. Давлят лизнул языком пересохшие губы и, сказав: «Пошли», ударом ноги распахнул дверь. В тот же миг его оттолкнули, кто-то сильно рванул за плечо, прижал к стене, и Давлят ощутил слабость в ногах.
— С ума сошли!..
— А, Петя! — узнал Давлят голос верного ординарца.
— Садитесь, перевяжу вас, — сказал Петя.
Давлят послушно опустился на землю.
Между тем его бойцы уже ворвались во все дома, в которых сидели немцы, и сражающихся уничтожали, поднявших руки выволакивали на улицу. Кровь пролилась немалая. А самое страшное было, что многие жертвы оказались напрасными, ибо в те минуты, когда фашисты поняли, что участь их решена, они перестреляли хозяев домов, не пощадив даже детей. Узнав об этом, Давлят застонал.
— Сволочи, — повторял он, задыхаясь, — сволочи!..
Занимался рассвет, тусклый, безрадостный. Деревня Березовичи была окутана туманом и дымом.
Давлят шел с забинтованной головой и рукой на перевязи в окружении командиров по центральной улице села. Навстречу вели пленных немцев.
— Те самые, которые сопротивлялись, — сказал младший лейтенант Сопроненко.
— Убийцы?
— Да.
— Всех расстрелять! — резко произнес Давлят.
Его спутники вопросительно переглянулись. Давлят злобно сощурился.
— Иначе не будет… Кровь за кровь! Смерть за смерть!
В полдень похоронили павших и убитых. Легли в одну братскую могилу бойцы и малые дети, сухие, согнутые временем старики и только-только расцветавшие девушки. Отдавая последнюю почесть, партизаны прошли строевым шагом, и повисла над деревней хмурая, напряженная тишина.